Кот и крысы
Шрифт:
– Ступай, ступай, уморишь!
– закричал Левушка и замахал на камердинера руками. Тот понял, что дело неладно, и выскочил за дверь.
Левушка сам снял с друга пудромантель и помог надеть парадный красный кафтан с толстенным золотым шитьем, насчет коего у них вышел спор: прошибет его пистолетная пуля с десяти шагов или же отлетит, как от хорошей кирасы.
Архаров был убежден, что при его чине золотое шитье должно быть соответствующим - в палец толщины и с большими завитками. Это юный вертопрах, вроде Левушки, может скакать в легком кафтанишке, отделанном лишь перламутровыми пуговичками, а обер-полицмейстер обязан являть собой солидность. Во всем! И тощим быть
Князь Волконский был несколько удивлен интересом Архарова к амурному гнездышку господина Захарова, но перечить не стал - в самом деле, где-то же должен обер-полицмейстер хоть изредка играть в карты с партнерами своего круга. И за молодого щеголя его Захаров не примет - Архаров выглядит несколько старше своих лет, держится достойно. Надо полагать, общества он не испортит.
Архаров решил сразу не говорить князю про будущую ловушку - а действовать по обстоятельствам. Кто его, это гнездышко, знает - может, оно таково, что ловушку в нем и не наладить? Мало, к примеру, народу привлекает, да и гости - убогие старцы, которых на крупную игру не раскачаешь?
Общество в Дунькином новом доме подобралось небольшое, но веселое. Девицы - кто успел побывать в актерках, кто и по сей день играл на театре, их немолодые покровители, приближенные к покровителям лица - всего в тот вечер гостей набралось не более дюжины. На карточных столиках, а их было два, лежало золото, и порядочно золота - вопреки указу государыни Елизаветы Петровны от 17 июня 1761 года.
Архаров отметил, что Дунька завела все необходимое для светско карточной игры - не только ломберный столик велела в углу поставить, но также приобрела толкие мелки и изящные щеточки для стирания записей на зеленом сукне, костяные фишки, заменявшие в расчетах деньги, фарфоровые лотки для фишек, красивые шватулки для карт. Карты она велела покупать французские и немецкие, пренебрегая теми, что изготовлял в Санкт-Петербурге на Итальянской улице, позади католической церкви, карточный фабрикант Рамбоа. Все колоды были клейменые - почему Архаров и догадался о их происхождении. Если на русской колоде червонный туз был мечен печатью, изображавшей сирену, то на заграничной - крючком рыболовной уды под радугой, что можно было воспринимать как весьма откровенную аллегорию.
Игроки произвели на Архарова хорошее впечатление - никакой особой злости он на лицах не прочитал, а только веселье от приятного времяпрепровождения, опять же - персоны чиновные, а на Москве слово такой отставной персоны имеет большой вес. Тогда он попросил князя намекнуть хозяину дома, что обер-полицмейстер посетил его неспроста.
Архаров уже давно был знаком с господином Захаровым, их, наверно, год назад представили друг другу, и большого удивления его визит не вызвал. Легкое недоумение, пожалуй, и при том - вполне чистосердечную любезность. Опять же, его князь Волконский в своем экипаже привез. А князь - фигура почтенная, кого попало с собой таскать не станет, да и собственная должность Архарова достойна уважения. Все это вместе взятое перевесило его относительную молодость, и тревоги в сердце хозяина не возникло.
А вот Дунька, которую здесь звали исключительно Фаншетой, даже несколько растерялась. Они никак не ожидала, что обер-полицмейстер нанесет ей такой визит, и прямо не ведала, что и подумать. Особливо когда ловила на себе его взгляд - обычный архаровский взгляд исподлобья. Да еще прищур… Дунька знала, что прищур у Архарова природный, однако на сей раз в нем был некий смысл, и она подала ему знак - открытым веером дотронулась до левого уха. Сие означало: чего ты на меня таращишься, за нами
Архаров веерной азбуки не знал и сигналом пренебрег.
Тогда Дуньку охватило волнение - ну как он сюда за ней приплелся? То-то было бы похождение на зависть товаркам! Коли бы сам обер-полицмейстер вздумал ее у сожителя отбить!
Дунька была натура добрая и широкая - любви особой ни к кому не испытывая, дарила свою ласку весело и от всей души. Покровитель был старше ее, пожалуй, втрое, но, единожды оказавшись с перепугу в его объятиях, она более не придавала возрасту и лицу особого значения. Архаров же, как ни странно, вызвал в ней некоторое смятение - она догадалась, что этот человек мало кого впускает в свое одиночество, и уж, во всяком случае, бабьему сословию дороги в его сердце нет, до такой степени нет, что он от раза до раза успевает позабыть, как амурные дела делаются. А тем не менее силой его Господь не обидел, и сила эта выплескивается буйно, обильно, пронзительно…
И коли бы он, взяв ее к себе, всегда был таков, как в вечер ее набега, то, пожалуй, они бы неплохо приспособились друг к другу.
Дунька, убедившись, что ее сожитель занят с картежниками, послала Архарову призывный взгляд и тут же, подхватив юбки, исчезла, успев стремительно обернуться. Более отчетливого приглашения и вообразить было невозможно. Архаров убедился, что на него не обращают внимания, и пошел следом.
Дунька заскочила под лестницу и его туда поманила. Место темноватое, однако сюда никто непрошенным и незамеченным не сунется, выдадут скрипящие ступеньки.
Они оказались совсем рядом - Архаров в новом увесистом кафтане, золотное шитье которого на груди вполне могло заменить кирасу, и Дунька в беспредельно открытом платье из голубой, густо затканной серебром ткани. И неизменные банты на груди и на рукавах бодро топорщились вырезными кончиками, и плиссированный газ в три слоя торчал прямо от локтей, так что руки вырастали словно бы из сердцевины цветка.
Высоко поднятые и ненапудренные волосы венчала шляпка не шляпка, а нечто сложное, с маленькими воланами из лент, кружевами и целой клумбой крошечных искусственных цветков. Острым мысиком оно опускалось вниз и завершалось цветком из золота и камушков. Архаров подивился тонкой работе и совершеннейшей бесполезности этого убора.
– Ты, сударь, для чего пожаловал?
– в упор спросила взволнованная Дунька.
Она рано пошла в ремесло, у нее не было первых поцелуев с ровесником под лестницей, и вот теперь оно и дало о себе знать…
Архаров полез к себе в карман, шагнул к Дуньке и нашел ее руку.
– Держи, Дуня, подарок, - и вжал ей в ладонь оба браслета.
Дунька посмотрела на подарок и удивленно спросила:
– Это, сударь, за какие же заслуги?
Архаров не то чтобы смутился - а почему-то никакого приличного слова на ум не взошло, одно лишь неприличное.
Очевидно, она догадалась.
И очень ей не понравилось его лицо в тот миг, когда он вручал браслеты. Было в том лице нечто безнадежное, обреченность непонятная, даже тоска - коли Дуньке не померещилось. А, статочно, и не померещилось. А острой бритвочкой наяву резануло.
– Забирай свои браслеты, сударь, другой подаришь, - решительно заявила Дунька и положила их на торчащий край ступеньки.
– Нельзя же так. Это тебе, сама знаешь за что…
– Не возьму.
– Дуня, тут ты неправа, нельзя же без подарка… - Архаров попытался разумно и приличными словами объяснить, что женская услуга требует вознаграждения, как и всякая иная, но Дунька встала на дыбы. И такой вопрос задала, на какой ответа не существует в природе: