Кот и крысы
Шрифт:
Архаров, вообразив, как он с Марфой в обнимку летит стремглав на детских салазках, звонко расхохотался. Засмеялась и она - довольная, что согнала угрюмство с лица обер-полицмейстера.
– А он и театральное позорище как-то на Масленицу устроил! По всей Москве охочих людей собрал - до тридцати человек комедиантов вышло, а выучили о царе Соломоне премудром игрище. Так я с ног сбилась, наряды собирая. Молоденькая совсем была, а он на то не посмотрел, велел мне наряды всем устроить. Уж все бы образовалось, уж народ собрался, публика, представление глядеть, и тут мой Ванюша ко мне врывается: Марфушка, кричит, метлы
И она вздохнула - радостно, однако не без печали о былых своих поцелуях.
– Тебе бы на театре служить, Марфа Ивановна, - сказал Архаров.
– Ишь как все живо представляешь.
– А я бы пошла, - и тут Марфа снова вздохнула, но на иной лад.
– Это теперь в воронцовском доме настоящий театр, раньше-то лишь масленичные балаганы были да в частных домах господичи с барышнями баловались, по-французски представляли. Ты, сударь, на ус-то мотай. Поставил бы зимой катальную горку, народ прозвал бы архаровской, и людям радость, и о тебе бы доброе слово молвили, по-хорошему помянули.
– Да уж поминают. Как где переполох - так и крик: «Архаровцы воюют!»
– А может, оно и неплохо. Что по фамилии полковника полк прозвание получает - так раньше делалось, помню, а чтобы полицейские по полицмейстеру - так ты, сударь, первый, - заметила Марфа.
– Ты куда собираешься?
– спросил Архаров.
– Я пока еще не одет, могу дать карету, подвезти.
– А дай! Я к Дуньке поеду, помнишь Дуньку? Она теперь такая знатная мартонка - не подступись!
Оказалось, что и Марфа знает новомодное слово. Поди, и книжки читает, неодобрительно подумал про сводню Архаров.
– Покровителем обзавелась?
– спросил он, как ежели б не знал.
– И каким еще! Отставной сенатор Захаров, я его знаю, я к нему девок водила, большой проказник Гаврила Павлович. Дунька умница, умеет его удержать, он на нее денег не жалеет. Обещалась мне дом показать.
Поблагодарив Марфу, дав ей денег на извозчика и отпустив ее восвояси, Архаров крепко задумался. Был бы жив Фомин… Фомин, возможно, знал, кто родители Варвары, иначе с чего бы ему, блестящему гвардейцу, высматривать себе невесту не в Петербурге, а в Москве? Да и много иного он, похоже, знал. И про соперника тоже…
– Вот, выходит, что скрывала княжна Шестунова. Но коли она предполагает, будто Варвара к Горелову сбежала - чего ж князя Волконского тормошит?
– разумно поставил вопрос Архаров.
Ответа на вопрос не имелось.
Марфа меж тем отправилась домой - и велела извозчику не спешить, чтобы получить все возможное удовольствие от поездки с Пречистенки в Зарядье…
Дома же инвалид Тетеркин сообщил
Девка в синем крашениновом сарафане сидела, до такой степени задумавшись, что не сразу повернулась на оклик.
Это была Дунька.
– Что ты, мать моя, среди бела дня маскарады затеваешь?
– спросила недовольная Марфа.
– Прознает твой - куда денешься?
Дунька только рукой махнула.
Чутья Марфе было не занимать.
– К полицмейстеру, что ли, опять бегала?
– Да нет, он сам к нам приезжал…
– Как это приезжал?
– Его князь Волконский с собой брал. Посидели немного, в ломбер поиграли, в мушку, потом уехали.
– Ему что, больше негде в мушку играть?
– Да нашлось бы где…
Дунька отчетливо давала понять, что Архаров приехал в дом у Ильинских ворот ради нее, Дуньки-Фаншеты, и в то же время отнюдь не хвасталась своим успехом, нет - она была сильно чем-то огорчена и озадачена.
Марфа хорошо знала подопечную. В Дунькиной жизни немало всяких глупостей набралось, немало амантов, галантонщиков, амурщиков и просто хахалей приняла она в силу своего ремесла, не делая из этого великой беды, а только до сих пор не случилось ей повстречать мужчину, как случилось Марфе, которой Бог послал Ивана Ивановича Осипова, он же - Ванька Каин.
– Ну так в чем же дело-то?
– сердито спросила Марфа.
– Для чего ты ко мне притащилась? Какого совета хочешь?
В глубине души она понимала, что не может тут быть никаких советов. Дунька что-то уже решила для себя и хочет подтвердить свое решение.
– Не знаю, как быть, ходить к нему, не ходить…
Дунька была уверена - Марфа поймет, о ком речь.
– Коли деньгами дарит или, скажем, золотишком - чего ж не ходить?
– грубовато выразилась сводня.
– Не-ет, денег я у него не взяла… - отвечала Дунька, да так, что видавшей виды Марфе сделалось страшновато.
– А сулил?
– Браслеты золотые давал, вернула.
– А он?
– Уговаривал.
– А ты?
Дунька помотала головой.
– Ничего же он, дурак, не понял, обиделся, надулся!
– воскликнула она.
– Неправильно, твердит, не положено! Мало ли что не положено? А коли я не могу?!.
– Ну так и скажи - не могу, мол, соври чего-нибудь.
– А что тут соврешь?
– Ну, правду бы сказала, - наугад брякнула Марфа.
– Так как же бы я сказала бы ему, что я его пожалела?!
– в отчаянии воскликнула Дунька.
– Пожалела?
– повторила Марфа.
– Ох!… Ну, коли так - дело худо. Это для нас, баб, беда… Это, Дунька, плохо. Твоя жалость для его гордости - как масло в огонь. Пуще вспыхнет.
И тут Дунька наконец заревела.
Она плакала взахлеб на широкой Марфиной груди, а Марфа гладила ее по голове, по плечам, по длинной русой косе, и шептала что-то бессвязное, и называла голубкой, жизненочком, цветиком, сиротинушкой, и целовала в висок, и у самой вдруг полились какие-то удивительные слезы - не горохом, а одна за другой, ровненько, не кривя лица, не порождая смятения в носу.