Кот и крысы
Шрифт:
– А с чего ты, сударик, решил, будто девушка не может с тобой лечь без всякого подарка? Просто так? Не чтоб из тебя браслеты выманить, а - так?
– Дуня…
– Я двадцать лет как Дуня! Вот мне двадцать, тебе - тридцать два, я знаю, Марфа сказывала. Так я тебя вдвое умнее. Ты вот не знаешь, что можно прийти к кавалеру просто так, просто так, а я, вишь, знаю!
– Что значит просто так?
– насупившись, спросил он. Она почувствовала каменную стенку, прошибить которую невозможно, и все же не утерпела, ринулась в бой.
– Потому,
– Нет, это ты потому, что я вас тогда на фуре в госпиталь отправил… я же понял… Возьми браслеты, Дуня. По-хорошему.
– Не то ты понял!
– Дунька устремилась к нему и ухватила за плечи, даже встряхнула.
– Ну с чего ты, сударь, решил, будто с тобой можно только за деньги?!
– Не деньги же, браслеты… - пробормотал Архаров, чувствуя, что Дунька просто не желает его понимать. Были же неписаные правила отношений между мужчиной и женщиной, он их просто соблюдал, весьма удобные правила, вот разве что стоимость браслетов его смущала - может, по теперешним Дунькиным понятиям следовало бы сделать подарок подороже?
– А ну, сударик, погляди мне в глаза!
– вдруг потребовала она.
Сроду Архаров не глядел в глаза женщине, с которой имел амурно-денежные отношения. А вот пришлось. И взгляд вышел тоскливый и очень недолгий.
– А Марфа-то права, - произнесла Дунька.
– Крепко тебя та французенка подцепила.
– Какая еще француженка?
– Та, которой ты деньги на обзаведение дал. У нее модная лавка на Ильинке.
Архаров стряхнул с себя Дунькины руки, сунул браслеты в карман и попытался было гордо и безгласно уйти. Но она не дала.
– Вот почему тебе нужно, чтобы за деньги!… Хитрый, сударь! Для нее себя бережешь? Ну так и напрасно! У нее другой есть!
Отродясь никто Архарову сцен ревности не устраивал, и он решительно не знал, как себя теперь вести.
Да и не полагалось Дуньке скандалить, имя ее тому не способствовало, поскольку означало «благоволение». Очевидно, благоволение могло заводить женщин чересчур далеко, там, где всякая вещь от избытка чувств обращается в свою противоположность.
Обер-полицмейстер спасся бегством.
Он думать не желал ни о каких «других». Он знать не желал, что там, на Ильинке, творится в действительности! И еще - он сам себя испугался, ведь, коли Дунька продолжала бы развивать сию пикатную тему, он мог, вполне мог бы, не удержавшись, закатить ей порядочную оплеуху.
Ну, стало быть, и сбежал. Поднялся по лестнице так быстро, как только мог. Лишь ступеньки жалобно заскрипели, оценивая тяжесть его тела.
Господин Захаров меж тем был подготовлен Волконским к важному разговору. Узнав, что в его доме намечено устроить ловушку для шулеров, он, как и предполагал князь, развеселился.
– Мое амурное гнездышко - к вашим услугам, господин Архаров, со всем своим содержимым!
– воскликнул он, полагая, что полицейская затея сможет его немало развлечь. И, к счастью, не имел такой способности читать по лицам, какую обер-полицмейстер
* * *
Наконец с утра пораньше заявилась Марфа.
Никодимка, докладывая о ней, имел огорченный вид - похоже, пытался вернуть себе ее благосклонность, да потерпел афронт.
– Тащи сюда, - распорядился Архаров.
– Точно ли сюда к вашим милостям?
– ушам не поверил Никодимка.
Поскольку Марфа завела себе привычку являться в гости ни свет ни заря, то Архаров узнал о ее визите, лежа в постели. И решил - не будет особой беды, коли он примет сводню в спальне. Конечно, накинув шлафрок и подпоясавшись. И ничего особенного - многие вельможи этак поступают.
– И кофе тут же готовь!
– не отвечая на глупый вопрос, приказал Архаров.
Марфа вошла без всякого стеснения, и Архаров вспомнил афоризм, который услышал от кого-то из сослуживцев: дар быть всюду, как дома, присущ королям, девкам и ворам.
Судя по Демке Костемарову, так оно и было - Демка легко осваивался в любом помещении. А теперь вот и Марфа подтвердила афоризм - уселась возле постели, да еще стул по полу возила, чтобы получилось поближе. Вот разве что с королями Архаров дела пока не имел - их только на Пречистенке недоставало…
– Ну, слушай донесение, - сказала Марфа.
– Четверо женихов - это ты мне, сударь мой, соврал. Пятеро их было. Голятовский уж на другой женат. Репьев по-настоящему и не сватался, так, начал, да бросил это дело. Бухвостову не до невест - он, подлец, оказался женат, недавно это открылось. Фомин… тут я, прости, не докопалась, он петербургский, здесь наездами бывает, но сватался дважды.
– Я докопался, - буркнул Архаров.
– А кто же пятый?
– Пятый - человек не простой, князь. Горелов-копыто!
– Мать честная, Богородица лесная… - пробормотал ошарашенный Архаров.
– Но этот не сватался и отказа не получал, а старая дура (Марфа почему-то княжну иначе не называла) сама к нему ластилась и делала авансы!
– Очень странно. Мне она сказала, что доктора запретили девице замуж выходить, чтобы от супружеского волнения ее болезнь не усилилась.
– Супружеское волнение, чтоб ты, сударь, знал, все болезни лечит! А запрет этот старой дуре нужен, чтобы девку свою до поры придержать.
– Стало быть, всем четверым так и было заявлено?
– А чего ж для всякого отдельное вранье придумывать? Так и запутаться недолго. Всем - одно, и на том стоять крепко!
– убежденно сказала Марфа.
Архаров безмолвно согласился.
– Но почему Горелов-копыто, каков с него прок?
– спросил он.
– Не богач, при дворе не блистает…
– А вот тут, сударь мой, прелюбопытное дельце… - Марфа прищурилась и тихонько засмеялась.
– Кофею велишь сварить? Тогда - расскажу!