Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

Знаменский Анатолий Дмитриевич

...«Весьма секретно. Филиппу Кузьмичу Миронову. Интересы мировой революции в общем и в частности той революции в нашем дорогом отечестве, на нашем родном тихом Доне, которая слишком задела наше с Вами собственное тело и которую желательно довести до того пути, который нам указан незабываемыми именами павших борцов за свободу, — заставляют меня обратиться к Вам с этим письмом. Не нужно быть красноречивым, а также потому, что я считаю себя органическим противником всякой лжи и политически совершенно беспартийным, я постараюсь передать только собственные впечатления и тот тупик, в котором я очутился. Но вместе с тем, не желая быть на одной дороге со шпионами, я позволяю себе не

называть ничьих имен, а только передать суть всего дела, и считаю это долгом совести.

Судьбе угодно было натолкнуть меня на этот путь совершенно неожиданно и на то, чего я совсем не ожидал. Мне случайно пришлось видеть один документ (секретный) у члена Коммунистической партии, в котором говорилось: «В Донской области произвести террор, арестовать и расстрелять всех богатых казаков во благо социальной революции и таким путем обезвредить казачье население и сравнять его с бедняками неимущими, а также выселить на казачьи земли Хоперского и Усть-Медведицкого округов из центра 100 000 бедняков, дабы подавить собственное самолюбие казаков». Это сразу же навело меня на мысль: где же обещание Центра о неприкосновенности казачьей земли? Ведь в наших округах помещичьих земель-то нет. Это оказалось утопической ложью, и поэтому мне стало ясно, почему это так сторонятся нас, беспартийных. И нужно принять во внимание, что этот драконовский приказ был написан в апреле 1919 года. Теперь становится очевидным, почему вешенские казаки так ожесточенно сражались: им было просто известно все, и они решили — лучше умереть с оружием, чем быть расстрелянными.

Дальше скажу Вам, что весною, волей судьбы, я был посвящен в некоторые тайны Особого отдела. Там мне бросалось в глаза, что большинство казаков и казачек без видимой вины присуждались к выселению из области, с конфискацией имущества, и теперь я понимаю, что это делалось не просто. После этого становится ясно, почему Миронов стал лишним на Дону весной 1919 года. Да просто потому, что его надо убрать, чтобы он не видел, что делалось с его родиной. Миронов должен был совсем исчезнуть, но вера в него и в его армию не допускала этого, и таким образом мы еще с Вами можем переписываться.

Но на стане наших врагов сложилось обратное мнение. Я 10 апреля был захвачен в плен 204-м Сердобским полком, который перешел на сторону казаков-повстанцев, и по счастливой случайности остался живым. После этого мне пришлось наблюдать много интересного.

Командный состав — все коммунисты. Все их тайны мне известны. Все они прямо и определенно говорили мне, что Миронов пойдет с нами и им известно было еще и тогда, что 14-я дивизия тоже сдастся и откроет фронт. И еще курьезный был документ, полученный мной случайно. В то время он был принят мной за провокацию, но теперь он имеет в себе что-то пророческое, а именно: из Милютинской станицы писали, что Миронов с 40 000 казаков выбивает коммунистов с Дона. Теперь я понимаю, что это не пустой звук, а именем Миронова пользовались обе стороны.

Теперь перейдем дальше. Я по мере своих скудных сил постараюсь передать все подмеченное мною в последнее время. Я столкнулся с коммунистами-казаками и путем искусственно поднятых споров и доказательств от противного убедился, что очень многие из них не видят дальше своего носа и путем словоизвержения прикрывают собственное убожество, в числе захваченных на буксир «сильными» в партии идут в приготовленную им могилу. И я ужасно опасаюсь, что подобное политическое воспитание казаков идеями Маркса поведет к тому, что не десятки, а целые сотни и тысячи казаков будут не с нами. Я по дороге заходил и разговаривал с казаками и заметил, что казаки воображают, что я тоже из стаи «славных»,

смотрели на меня не только недоверчиво, но с каким-то сарказмом. Но как только путем нескольких метких выражений доберешься до их сокровенных струн души, так лицо их принимает грустное выражение, они чутьем угадывают друга. И все их слова всегда были о том, что биться-то они готовы, но не будет ли их усилие цепью рабства их собственным детям, и не будет ли товарищ Миронов выброшен, как выжатый лимон... Затем я постараюсь выяснить картину советского хозяйства в Саранске. Здесь «работники» проявили себя вовсю. Перевели во владение Совета дома, не считаясь ни с чем.

И люди, не умевшие лениться и громадным трудом добывавшие себе кусок хлеба, лишены его. Фруктовые сады поделены между соседями, считавшими неблагородным достать воды и полить дерево. Люди обложены различными налогами и буквально стонут под гнетом. Но замечательно то, что евреи не попали под эту категорию. Кроме того, у советских служащих — некоего Янковского и Халина — не национализировано ничего. И вот, после всего этого, само собой возникают вопросы: «Скоро ли двинемся на Дон и что мы понесем туда — освобождение от угнетателя Деникина или же понесем на свой родной Дон тяжелые цепи рабства и насилия».

Сообщенное в этом письме меня удивило мало потому, что я уже в главных чертах видел политику коммунистов по отношению к казачеству, виноватого в том, что оно темно и невежественно, виноватого в том, что оно по роковой ошибке родилось от свободного русского крестьянства, бежавшего когда-то от гнета боярского и батогов в вольные степи Дона, виноватого в том, что русский же народ при Петре I задушил ценою потока крови его свободу, виноватого в том, что после навязанного рабства царская власть стала в меру внимательною к казачеству и путем долгого казарменного режима вытравила из него человеческие понятия и обратила в полицейского стражника русской мысли, русской жизни; виноватого в том, что агенты Советской власти оказали ему все большее внимание и вместо слова любви принесли на Дон и Урал — месть, пожары и разорение.

Чем оправдать такое поведение негодяев, проделанное в станице Вешенской, той станице, которая первая поняла роковую ошибку (Красновщины) и оставила в январе Калачево-Богучарекий фронт? Это поведение и вызвало поголовное восстание на Дону. Если не роковое, то во всяком случае грозное, чреватое неисчерпаемыми последствиями для хода всей революции.

1. Комиссар Горохов забрал у одного казака несколько пудов овса и ячменя, а когда тот пришел к нему за платою — он его расстрелял «на благо социальной революции»,

2. У казака бедняка захромала предназначенная к реквизиции лошадь. При расчистке копыт оказалась наминка. Кузнец дал заключение, что «наминка может быть вызвана искусственно»... Ее хозяин-казак расстрелян тоже, по-видимому, во имя социализма.

3. Комендант этой же станицы арестовал, угрожая расстрелом, своего помощника (он теперь у меня) только за то, что тот не нашел ему материала на тройку, т. е. не ограбил никого из жителей. Другой товарищ вступился и угодил туда же. Вступилась, наконец, вся команда и освободила товарищей.

4. Хватали на улице казаков в хороших сапогах или штанах, арестовывали и раздевали их, владельцев, а потом в тесном кругу бахвалились друг перед другом своею «добычею»»

5. Некоторыми коммунистами было награблено всевозможного крестьянского и казачьего носильного платья несколько сундуков. Перед отступлением они начали все продавать. Нашелся честный идейный коммунист и сделал заявку. Их арестовали, но потом нажатием кнопки такими же приятелями-коммунистами этих грабителей выпустили на волю.