Красный Вервольф 5

Фишер Саша

— Хорошо. Спрошу у него!

И я вышел из детской. В доме Серебрякова стоял гвалт, как на детском утреннике. Ребятня стояла в очереди в ванную, откуда доносился плеск и радостное уханье. Соскучились, видать, беспризорники по теплой воде и мылу. Я выскочил из дому, повернул направо, миновал два дома и решительно постучал в окошко третьего. Вскоре в нем затеплился огонек. Приотворилась форточка и сердитый бабий голос осведомился: «Кто там?». Я сказал, что мне нужен доктор. «Пройдите во двор!» — последовал ответ.

Во дворе меня встретила та самая баба в ночнушке и пуховой шали, накинутой на плечи. Проводила

меня в дом и велела ждать на кухне. Вскоре появился мужчина в брюках и нательной рубашке, босой.

— Кто заболел? — спросил он, присаживаясь на лавку и натягивая носки.

— Девочка лет шести— семи.

— Что с ней?

— Сильный жар.

— Далеко?

— Нет, через два дома от вас.

Он кивнул. Надел ботинки, зашнуровал их. Баба принесла ему пиджак и докторский саквояж. Одевшись, доктор жестом пригласил меня следовать за ним. Мы вошли в дом Серебрякова. Увидел толпу ребятишек, врач покачал головой, но ничего не сказал. Я проводил его до детской, а сам разыскал Дормидонта Палыча. Сотник явно был не восторге от нашествия беспризорных. Сидел за столом и угрюмо посасывал водочку. Утешать его я не собирался. Все равно, раз уж намылился в Штаты, пусть хоть что-нибудь сделает для Отечества. Впрочем, хорошая новость для него у меня тоже была.

— Хочу вас обрадовать, Дормидонт Палыч, — сказал я.

— Уже! — пробурчал он. — Всю жизнь мечтал стать содержателем детского приюта.

— Золото, которое я привезу вам, не просто золото.

— А что же еще?

— Это сплав золота и иридия, металла более дорогого, чем золото.

— Что ж, и на этом спасибо.

— Злата Яновна говорила, что на складе Центросоюза может оставаться детская одежда и обувь, — сказал я.

— Может, если не растащили, — проговорил сотник. — Немцы туда свозили одежду, отнятую у заключенных местных концлагерей, чтобы потом все скопом отправить в Германию.

— Есть ли какая-нибудь возможность достать ее для ваших гостей?

— Придется достать, — вздохнул он. — Это будет стоить лишних полкилограмма вашего золота с иридием.

— Я вам двадцать килограмм дам! Хватит на все расходы.

— По рукам!

И я отправился в детскую. Врач озабоченно рассматривал градусник.

— Ну что скажете, доктор? — спросил его я.

— Температура очень высокая. Тридцать восемь градусов, — сказал он, — но к счастью, это не тиф. За больной нужен уход. Надеюсь, у вас найдется, сударыня, малиновое варенье?..

— Да, доктор.

— Вот поите ее горячим чаем с малиной. Кое-какие порошки я вам оставлю. Контакты с другими детьми на всякий случай лучше прекратить.

— Хорошо, доктор, — откликнулась Злата, — я сделаю, все что нужно. Как долго еще продлится болезнь девочки?

— Хрипов в ее легких не слышно, так что сегодня— завтра ждем кризиса. Утром я к вам еще загляну.

— Будем ждать, доктор!

— Я провожу! — сказал я и последовал за врачом.

В прихожей я сунул ему сто марок. Очередь в ванную уже рассосалась. Голоса подростков слышались из столовой, оттуда же доносился звон ложек и хлюпанье. Домработница Серебрякова, похоже, кормила всю ораву супом. Ну слава Богу! Я перекрестился и покинул дом. Теперь я мог с чистой совестью сосредоточиться на предстоящей операции. Сев за руль, я подумал, что после войны обязательно найду Нюрку и ее братишку. И если отец их

не вернется с фронта, их отцом стану я. Если сам, конечно, выживу. А после завтрашнего это будет затруднительно.

Я оставил машину так, чтобы можно было максимально быстро добраться до нее от нашего подземелья. Ночью в этом уголке города патрули предпочитали не появляться, а вот шпана всякая могла шляться. Кто ее знает. Вдруг решит проявить патриотизм и покоцает немецкий автомобиль, рядом с которым не окажется самих немцев. Соблюдая осторожность, подобрался к нашему наблюдательному посту, где должен был дежурить кто-то из мужиков. Так и есть. Всего лишь на мгновение на фоне чуть более светлого неба мелькнула головенка Митяя, но я успел ее засечь.

— Тихо! — сказал я вполголоса. — Это я, дядя Саша!

— Привет, командир! — откликнулся он.

— Как тут?

— Все спокойно. Грузовики, правда, проехали, но далеко.

— Как сходил в отряд?

— Довел наших нормально, — сказал он. — Бойцы обрадовались, конечно. Особенно Наташе. Только особист что-то рожу кривит. Наверняка начнет таскать подпольщиков на допросы. Дескать, как это они из гестапо ушли…

— Хоть что-то в этом мире остается неизменным! — хмыкнул я. — А как наша гостья?

— Сидит тихо, как мышь. Рубин даже проверил запасной выход, не шастал ли там кто?

— И как?

— Все чисто! Он, на всякий пожарный, растяжку поставил. Так что если кто сунется, я сразу услышу.

— Ладно, продолжай нести службу, а я — туда! И учти, что почти сразу же — назад, причем — с нашей гостьей.

— Понял, командир!

Потрепав его по плечу, я начал спускаться ко входу в подземелье. Меня, конечно, радовало то, что фройляйн Зунд сидит тихо как мышка, но само по себе это ничего не значит. Если она агент Шелленберга, то уж точно должна понимать, когда можно рыпаться, а когда лучше оставаться пай-девочкой. Так что завтрашняя проверка не теряет свою актуальность. Я миновал захламленный двор, проник в руины дома. И только тогда зажег фонарик, дабы не спотыкаться впотьмах.

Когда я оказался в нашем штабе, Марта спала. Будить ее было жалко, но уж пусть лучше проведет остаток ночи в нормальной постели. Да еще — со мною. К тому же жратвы я не привез. А судя по пустым банкам на столе, фройляйн Зунд все-таки не морила себя голодом. Я присел с нею рядом на лежак. Она тут же проснулась, села на нехитрой своей постели, потянулась ко мне, обняла и прильнула жарким поцелуем. На который я не мог не ответить. В общем — к суровой реальности мы вернулись нескоро.

— Марта, — сказал я, наблюдая как она деловито натягивает чулки, пристегивая их к поясу, — завтра мы приглашены на охоту.

— Вот как? — удивилась она. — Как мило… Постой, какая еще охота?! Меня же разыскивает гестапо!

— Ну так мы и не развлекаться едем.

— Понимаю. Что ты задумал, Сашья?

Я посмотрел ей в глаза. Благо она уже закончила крепить чулки на поясе, выпрямилась и расправила юбку. Теперь я обрел способность соображать и судить здраво. Мне нужно было видеть ее первую реакцию, покуда она не успела притвориться. Фройляйн Зунд стояла, опустив руки вдоль умопомрачительных бедер, словно примерная школьница, которая ждет, что скажет господин учитель. Хорош, господин учитель, вон как только что наяривал ученицу! Впору кино для взрослых снимать.