Красный Вервольф 5
Шрифт:
Во второй половине следующего дня я отправился в дом Серебрякова. Мне надо было повидать фройляйн Зунд и обсудить с хозяином, что с его гостьей делать дальше. И не только с ней. Мне опять открыл Юхан. Кивнул. Пропустил в прихожую и оглядел улицу, прежде чем запереть дверь. Осторожничает. Ну и правильно. Я, конечно, прежде чем подойти к дому, проверял — нет ли за мною хвоста. Уж слишком гладко проходили последние по времени акции. Что-то тут нечисто. Хвоста не было, но это еще ничего не значило.
— Это ты шарфюрера завалил,
— Я, — расплылся тот в угрюмой улыбке.
— Метко стреляешь. Только — не вовремя.
Чухонец только плечами пожал. Я прошел в гостиную и через минуту туда же вбежала Злата. Выдохнула радостно:
— Здравствуй, Саша!
— Привет! — откликнулся я. — Вижу, что вчера добрались благополучно.
— Да, Дормидонт Палыч и Юхан нас почти сразу, после вашего отъезда, подобрали.
— Как гостья?
— Отмыла ее вчера, отпоила и спать уложила. Да она и сейчас еще спит. Намаялась, небось, в застенках.
— Как у нее… — замялся я. — Синяков, ссадин нет?
— Есть немного. На теле. По лицу не били.
— Ладно. Подожду, пока проснется. Если не возражаешь.
— Что ты, Саша! Я только рада! Сейчас чаю принесу.
— Обожди с чаем. Сядь, поговорим.
Она присела рядышком на диван.
— Твой-то где?
— Делами занимается. Он же в местном отделении Союза освобождении России служит.
— А начальником у него Радиховский?
— Да.
— Понятно, — кивнул я. — Значит, пока с тобой обсудим.
— Я слушаю тебя, Саша!
— Есть у меня группа подопечных от шести до двенадцати лет, — начал я. — Прячутся в подвале разбомбленного дома. Я их подкармливаю, но в подвале холодно, сыро. А вокруг полицаи шныряют. Если пронюхают, что там ребятишки прячутся, в лучшем случае сцапают и отправят в лагерь, а в худшем — забросают гранатами. Их надо бы вывезти из города. Думал, в отряд переправить, но у Слободского и без ребятишек хлопот хватает.
— Ох ты боженьки! — по-женски выдохнула Злата. — Из подвала их надо немедленно вытащить!.. К нам, в дом… А вот, что с ними дальше делать, ума не приложу…
— Ладно… Это уже второй вопрос, — проговорил я. — За предложение спасибо! Надеюсь, твой Дормидонт Палыч возражать не станет.
— Не станет…
Послышались шаги, Злата вскочила, кинулась к двери и вернулась с Мартой. Я тоже поднялся, с удивлением разглядывая фройляйн Зунд, одетую как простая русская баба. Темная юбка, блузка в мелкий синий цветочек, волосы гладко зачесаны и собраны в «бабушкин кукиш» на затылке. На ногах — черные ботинки с пуговичками. И все это явно — не из гардероба хозяйки. Габаритами они не сильно схожи. Увидев меня, фройляйн Зунд бросилась было обниматься, но вдруг смутилась и покосилась на Злату.
— А вот теперь можно и чайку, — сказал я.
Хозяйка кивнула и удалилась. И тогда я сам обнял и расцеловал ее гостью.
— Сашья, Сашья, — бормотала Марта, осыпая меня ответными поцелуями. — Они… меня били, требуя сказать, с кем я связана, но я ничего им не сказала…
— Я слышал, что в карантине не бьют, — проговорил я, — а только заставляют
— Да. Там не били, но меня не сразу туда увезли… Сначала — в гестапо.
— В чем они тебя подозревают? — спросил я. — Они сказали?
— Нет. Только ротенфюрер Франке спрашивал, почему я, подданная Великой Германии, спуталась с врагом? А когда я отрицала свою связь с партизанами, он кивал своему подручному и тот бил меня резиновой палкой. Не сильно, потому что ротенфюрер Франке, со смехом, сказал, что в заведении Каписта не любят избитых дамочек.
— В карантине тебя содержали в одиночке?
— Да. И регулярно водили в кинематограф.
— В кинематограф?
— Да. Комната со стеклом. А за стеклом — пыточная. Туда приводят заключенных из лагеря и истязают их. Стекло толстое и не пропускает звуков. Это у них называется «немым кино»… Но иногда они делают его «звуковым», приоткрывают специальную отдушину. И так — по несколько часов подряд. Я думала, с ума сойду. Эти вопли до сих пор стоят у меня в ушах…
— Ничего, милая, — утешительно бормотал я. — Теперь все позади.
— Как немцы могут быть такими свиньями?..
— Могут. И не только немцы, к сожалению.
— А вот и чай! — сказала Злата, внося поднос с чайным сервизом и сластями.
Следом за мамой пришел Фимка и присоединился к чаепитию. Марта смотрела на мальчугана с умилением, а он на нее — с недоверием. Наверное, слышал, как она говорит по-немецки, а ни с чем хорошим для этого пацаненка этот язык не связан. И я его понимал. Мне самому было бы легче, если бы фройляйн Зунд говорила по-русски, но мечтать не вредно. В разгар чаепития вернулся хозяин. Заслышав его голос, Злата вскочила и побежала встречать. А ее сынишка вдруг принялся чертить ложечкой по скатерти, будто хотел что-то нарисовать.
— Я вижу, что пришел вовремя! — потирая ладони, проговорил Серебряков.
Он уселся за стол и супруга поставила перед ним чашку на блюдце и налила чаю из огромного пузатого чайника. Положила в розетку малинового варенья и подвинула корзинку с выпечкой. Дормидонт Палыч благодарно кивнул и глазами показал на малыша. Злату молча сняла сынишку со стула и унесла из гостиной. Хозяин пристально посмотрел на гостью и та тоже поняла сигнал, поднялась и последовала за хозяйкой. Мы остались с бывшим сотником пластунского полка тет-а-тет. Отхлебнув чайку, тот вдруг спросил:
— А вы уверены, что этой женщине можно доверять?
Глава 21
И он мотнул головой вслед вышедшей из комнаты Марте.
— Вы о фройляйн Зунд? — все же на всякий случай уточнил я.
— Именно о ней.
— Почему?
— В тысяча девятьсот тридцать девятом году довелось мне побывать в Берлине на одном светском приеме. Кстати, устроенного по случаю заключения договора о дружбе и сотрудничестве между Рейхом и Советами. Прием как раз происходил в советском посольстве. На нем был сам Риббентроп и еще множество высокопоставленных немцев. Видел я там и вашу красавицу, Василий Порфирьевич. И не в одиночестве.