Крепость в Лихолесье
Шрифт:
— Что это у тебя?
Гэдж поднял голову.
Волшебник, выколачивая трубку о торчащий из земли корень, смотрел на амулет, лежащий у Гэджа на ладони, с некоторым сдержанным интересом.
— Сам не знаю… — пробормотал орк. Он сел и поднес обломок амулета поближе к свету костра.
— Можно взглянуть? — Взяв вещицу из рук Гэджа, волшебник внимательно осмотрел её со всех сторон, потер пальцами, словно пробуя металл на ощупь. — Хм, вот так штука… Какой странный материал…
— Странный? Разве это не серебро?
— Нет. Это
— Может быть… мифрильный? — с замиранием сердца прошептал Гэдж; об этом ценном, чудесном и редком металле, обнаруженном гномами в недрах Мории, он был наслышан достаточно для того, чтобы ощутить сейчас в желудке мягкий благоговейный холодок.
Но волшебник его разочаровал:
— Нет, это не мифрил. Определенно не мифрил. Пожалуй, я бы сказал, что это, гм… это похоже на галворн… сплав, созданный Эолом на основе «небесного железа» — из него был когда-то выкован черный меч Англахель… Откуда это у тебя, Гэдж?
— Я… не знаю. Я нашел этот обломок в Ортханке, перед тем, как… уйти. Но как он оказался у меня в загашнике?.. — Орк озадаченно потер ладонью лоб. — Наверно, это Гарх, старый болтун, меня отвлек, и я нечаянно опустил эту штуковину в карман… Ах да, Гарх еще говорил о том, что эта вещица на самом деле принадлежит мне… ну, в общем, она была при мне, когда Бальдор младенцем принес меня в Изенгард. Что это такое, Гэндальф? Какой-нибудь оберег?
Маг долго молчал, прежде чем ответить — вопросом на вопрос:
— Саруман тебе что-нибудь говорил об этой штуке?
— Нет. Я вообще не знал о её существовании… до недавнего времени. — Орк на секунду запнулся. — На ней что-то написано, какой-то символ. Или руна… Что это, Гэндальф?
— Если бы здесь имелась другая половинка, я бы сказал, что это похоже на эльфийскую руну «Сит-эстель» — «Мир и надежда», — помолчав, произнес волшебник. — Плох тот король, который не правит своим народом под этим знаком… но только при чем тут галворн? Разве только…
— Что?
Громко лопнула в костре сырая ветка, взметнулся в темное небо сноп алых искр. Гэндальф задумчиво хмурил брови.
— Возможно, эта вещица — из тайного города эльфов, Гондолина.
— Да ну, неужели? Она настолько древняя?
— Она… древняя, да. Но я сказал — «возможно». Вряд ли к её созданию приложил руку сам Эол, создатель галворна… Но вот, например, его сын, Маэглин, вполне мог изготовить амулет из остатков этого материала, а потом преподнести его королю Тургону… или, скажем, его дочери Идриль, в которую был тайно и безнадежно влюблён.
— Ух ты! — Гэдж криво улыбнулся. — Какая красивая легенда.
— Это всего лишь мои предположения, Гэдж… Гондолин был разрушен Морготом много лет назад, и, возможно, именно тогда этот талисман оказался разбит и попал в руки… твоего народа. Многие диковины и ценности Гондолина пропали вместе с ним, и так никогда и не были найдены. Н-да. — Еще секунду помедлив, маг — как-то
— Эта штука… волшебная? — пробормотал Гэдж. Амулет, вновь легший ему в ладонь, казался ему странно теплым — не то впитал в себя тепло рук Гэндальфа, не то просто нагрелся от пламени костра…
— Может быть, она и была бы волшебная, если бы удалось её воссоединить, — кратко и отрывисто ответил маг. И тон его ясно дал понять о том, что дальнейший разговор на эту тему продолжать определенно не стоит…
10. Возвращение Сарумана
Саруман вернулся в Изенгард солнечным утром жаркого июньского дня.
Начальнику гарнизона доложил об этом заступивший на дневное дежурство привратный страж, но, только покончив с насущными делами и хлопотами, Бальдор смог выкроить время для визита в Ортханк (он был бы рад и вовсе отложить это посещение на неопределенный срок, но, увы, долг и совесть все же обязывали). Час-другой он посвятил составлению очередного донесения в Минас-Тирит, осмотрел новый, недавно установленный на стене механический подъемник и выговорил конюшему за протекающую кровлю амбара, где хранился гарнизонный овес; наконец, когда оттягивать неприятное дело стало уже более невозможно, зашел в «Улитку и свисток» пропустить для храбрости чарку-другую доброй смородиновой наливки.
Сейчас, в сонное послеполуденное время, маленький паб был почти пуст, лишь лениво кружили под потолком грузные, хмельные от густых испарений сидра изумрудные мухи, да в углу дремал над кружкой уже выдохшегося эля старик Харлав, местный завсегдатай и неисправимый пьянчуга, чей огромный, покрытый мясистыми наростами вислый нос был в некотором роде такой же достопримечательностью, как и причудливое родимое пятно на лысине, напоминающее раздавленного паука. Сама госпожа Норвет — пышная и румяная, как сдобная булочка — сидела за прилавком на трехногом табурете и протирала кружки, безучастно поглядывая на служанку, веником подметавшую пол в зале. Прежде, чем Бальдор успел озвучить хозяйке цель визита, её рука потянулась к спрятанному под прилавком сосуду темного стекла и щедро плеснула в деревянную кружку добрую пинту густой и красной, как кровь, опьяняюще ароматной смородиновой наливки.
— Благодарствую, хозяюшка! — молвил Бальдор, благоговейно приникая к заветному напитку. — Ты никогда не позволишь умереть от жажды служивому человеку. — Он двумя жадными глотками опростал кружку, удовлетворенно крякнул и характерным жестом бывалого выпивохи пригладил усы. — Эх и славная водица!
— На здоровьишко, начальничек. — Госпожа Норвет, вытирая руки о когда-то нарядный и клетчатый, а сейчас — засаленный и грязно-бурый передник, смотрела на него с добродушной усмешкой. — Ну, как делишки, служивый, как житьё-бытьё? Чем порадовать можешь?