Крепость
Шрифт:
Чувствую себя полным идиотом с моим автоматом в руках. Итак, давай — двигай вперед! Посмотрим, что там случилось.
Обходя машины, проталкиваюсь сквозь кучки солдат. Затем слышу близко и отчетливо:
— Погасить свет!
И снова:
— Проклятье! Погасите свет! В следующий раз буду стрелять!
Узнаю, что далеко впереди несколько офицеров пытаются определить, как вывести колонну из-под обстрела. Это непросто без света. Если бы было действительно хотя бы темно — но мы ежесекундно оказываемся то в темноте, то в мерцающем свете вспышек
Внезапно вижу блеск дульного пламени почти над самой дорогой. С молниеносной быстротой я окружен беспорядочной шумовой какофонией. Вокруг меня полный хаос. Десятки голосов орут, усиливая царящую неразбериху.
— Прекратить стрельбу! — слышу то и дело.
— Ради Бога, едемте дальше!
Из густой темноты придорожного кювета раздаются стоны и крики.
Запах крови бьет в нос. Что я должен делать?
Проклятье, вот дерьмо, теперь я наступил кому-то то ли на руку, то ли на ногу. Наклоняюсь, хватаю и начинаю тянуть. Несколькими метрами впереди светлее. Я тащу тело, которое схватил наощупь, на освещенное пятно. И лишь в неверном свете различаю шнурованные погоны и еще звезды на них. Генерал? Не может быть! Я схватил одного из врачей, которые не хотели нам помочь.
Различаю несколько машин, около дюжины солдат и растеряно жестикулирующего дервиша, очевидно, гауптмана.
Кричу ему:
— Вы представляете собой прекрасную цель! Специально для янки так выстроились?! Не хотите ли все же начать движение?
Крики команд, шелест колес, постукивание и треск. Вкус пыли на языке, дребезжание и гул проходящих мимо теней — шум тянущейся кавалькады, который никак не хочет стихать.
Меня всего трясет от волнения. Знаю, что должен вести себя более чем благоразумно, но теперь могу лишь пристально смотреть, сдерживая дыхание: Произошедшее слишком трудно для моего рассудка. Все эти крики и выхваченные из темноты на доли секунды картины, в мечущемся световом конусе луча карманного фонарика, заставляют меня дрожать: Зияющие раны, пропитанные кровью обрывки материи, вздрагивающая плоть с просвечивающими сквозь нее белыми костями…
С огромным напряжением заставляю себя двигаться, чтобы не спятить. Этот шум и крики можно слышать наверное далеко за рекой, на том берегу! Нужно дать команду всем заткнуться! Но почему никто не делает этого?!
Надо срочно сматываться отсюда. Весь этот людской клубок — слишком хорошая цель. Так или иначе, я все равно ничего не могу поделать. Здесь слишком много людей на этом пятачке.
Принуждаю себя еще раз направить взгляд на мизансцену кровавого ужаса: Теперь я вижу еще и разбросанные внутренности.
У края дороги два продолговатых узла.
— Мертвые? — спрашиваю фельдфебеля.
— Да.
— Все?
— Двое мертвых, но выберутся ли трое других, это еще вопрос.
— Как это случилось?
— Мина — растяжка. Ничего не смогли сделать.
Парень словоохотлив в своем волнении, и таким образом я узнаю, что между двумя придорожными деревьями была натянута тонкая проволока.
— Можно
Фельдфебель абсолютно уверен, что это дело рук партизан.
— Непосредственно перед самым нашим носом! Изрядная наглость!
Транспорты тащатся мимо, и я бегу назад.
Я снова один в темноте и стараюсь правильно осознать, что же произошло на дороге. У меня такое чувство, словно я избежал встречи с призраком.
Уже издалека вижу в мерцающем свете, как Бартль, с бессильно вытянутыми вдоль туловища руками, стоит рядом с «кучером» качающим насосом колесо. В своей напряженной нервозности кричу на Бартля:
— Давайте, теперь снова Вы! Минимум 100 качков!
Это было жестокое наказание для господ штабсартцев. Они были чересчур хитрожопые: Отправившись перед всей колонной. Если бы они помогли нам, то остались бы и живы и целы. Мина была взорвана с помощью тонкой проволоки — о таких минах я еще никогда не слышал. И братишки, которые понимают в установке и подрыве таких мин, еще должны находиться поблизости — прячутся где-нибудь здесь в темноте.
У меня по спине сползают капли холодного пота. Чертова игра в казаки-разбойники!
— Так, Бартль, теперь моя очередь!
Слышу, как пыхтит Бартль, накачивая насосом шину, будто кузнечный мех.
Хоть бы зарево уменьшилось!
Но надо качать! Ничего иного, как качать!
Правую ногу вкладываю в дугу насоса, деревянную ручку плотно обжимаю обеими руками, вытягиваю поршень — как можно выше до стука и тут же сильно жму вниз. Вверх и вниз! Вверх и вниз! Стараюсь найти ритм…
В голове бьется одна мысль: Бог мой, я почти и не думал, что мне придется в такой переплет попасть. Но теперь у меня снова есть доказательство того, что со мной ничего не может произойти. Я также пуленепробиваем, как и мой Фюрер, и Верховный главнокомандующий.
Фюрер и Я!
Иметь провидение на его и моей стороне — вот так штука!
Все же, пусть они попробуют сделать это, коль сильно того хотят, проклятые свиньи.
Члены отрезают, мины закладывают на дорогах — и только их самих нельзя увидеть!
Трусливая банда ублюдков!
— Уже должно быть достаточно, господин обер-лейтенант, — слышу голос Бартля.
— Значит, вперед! — отвечаю, совершенно без дыхания.
Там, где была взорвана мина, «кучер» тащится черепашьим шагом.
— Не останавливаться! Осторожно: Воронка! — командую ему.
В мерцающем свете вижу только много разорванных на куски частей кузова. Солдаты сдвинули с шоссе разрушенный грузовик-вездеход, погрузили убитых и раненых и взяли их с собой. В следующий миг слышу резкий свист и тут же вижу впереди справа огонь взрыва.
Он предназначался нам!
Мы буквально валимся из «ковчега».
— В укрытие! — слышу собственный крик и бросаюсь с размаху во весь рост у правого переднего колеса.