Крепость
Шрифт:
Ну, влипли! Братишки, кажется, не совсем придурки.
Наверное, в камышах, у подножия дамбы подкрадываются к нам!
— Уходим с дамбы! — кричу Бартлю. — Прочь с шоссе! Не хрен толпиться на фоне всего этого дерьма!
И затем кричу вниз, под дамбу:
— Venez, salauds! Faites-vous voir!
Две тени показываются прямо на дороге. За ними еще одна. Так как внезапно огненный сполох дает полный свет из-за реки, понимаю: Это немецкие солдаты с карабинами в положении стрельбы с бедра. Они просто стоят там и не подходят ко мне.
Тут
— Не стреляйте, вы, тупые свиньи!
— В укрытие! — кричу воякам, стоящим напротив нас. — Прочь с дороги!
Бартль делает быстрый шаг и возмущается, сдерживая дыхание:
— Надо же, они бы вчистую нас перестреляли!
Теперь нас шестеро — правильнее сказать: пятеро. «Кучера» едва ли можно считать за бойца.
— Вы поступаете под мою команду! — ору в темноту.
Боестолкновение! Так вроде это называется. Теперь я имею под командованием настоящие вооруженные силы: Пять штыков, расположенных в двух дорожных кюветах.
И у меня зреет план: Наши друзья Maquis должны идти и продвигаться вперед, по возможности вплоть до «ковчега», и затем бросать из-за моей спины свои ручные гранаты. Возможно, тогда я смогу поймать их огнем своего автомата! Если бы я только наверняка знал, где братишки теперь точно находятся…
В эту секунду слышу огонь пулемета, без сомнения с нашего берега. Три, четыре длинных разрыва и затем беспорядочный треск: Карабины. Неужели янки начали переправу через реку? Чепуха! говорю себе, это должно быть какие-то подразделения нашей собственной фирмы. Сквозь кустарник могу теперь также видеть вспышки выстрелов. Доносится таканье пулемета — и затем еще одного.
Снова глухой удар! Поднимаюсь из своего укрытия и кричу:
— Парни! Вставайте! Те, кто хочет с нами, прошу в карету!
— Веселей! Веселей! Мы находимся во главе!
Стрельба стихает, и наступает звенящая тишина.
Бартль уже в машине. Прижимаюсь к «кучеру» и ору ему:
— Давай! Гони!
Ничего не могу различить на корме, но чувствую, что транспорты, с которых велась пальба, где-то рядом.
— Мин больше нет! — кричу «кучеру», — Прибавить скорость, быстрее! Выжать все, что можно!
Невольно весь сжимаюсь, мышцы напряженны от волнения до предела.
Ведущие шестерни прокручивают, но затем «ковчег» делает настоящий прыжок, и мы катим. Я бы никогда не поверил в этот старый «ковчег» — никогда!
Позади нас снова стреляют. А теперь стрельба раздается также и справа. Но больше справа по корме.
Бартль кричит мне что-то в затылок, слишком близко, чтобы я смог понять его.
— Давай! — ору «кучеру» и еще пару раз: — Давай! Давай! Скорость! — И затем: — Парень, прибавь газу! Давай гони, дышло тебе в рот!
Королевство отдам за малый луч света прожектора!
Я почти вжался лицом в ветровое стекло. Если мы теперь влетим где-нибудь в яму, то я пробью его головой, хочу того или нет. Бартль тоже наклонился далеко вперед:
Через несколько сотен метров «кучер» снова сбавляет скорость. Он прав!
Пусть теперь другие глаза напрягают и играют в казаков-разбойников.
Объясняю Бартлю и «кучеру»:
— Теперь мы нуждаемся в таком месте, где мы смогли бы так резко свернуть вправо, чтобы больше не быть первыми на дороге.
И затем спрашиваю «кучера», прямо в ухо:
— Вам ясно?
— Ага, ага, господин оберлайтнант!
Едем почти шагом, и это продолжается, кажется, целую вечность, пока не находим лощину, которую я искал.
— Вправо и стоп!
Проходит какое-то время, как я слышу шум приближающихся первых транспортов колонны. Чертов стук нашего котла затрудняет мне прислушивание.
— Так, теперь коротко моргни фарами! — приказываю «кучеру».
Фары медленно приближающегося транспорта мигают в ответ. Поняли. А теперь я могу стать рядом с «ковчегом» и помахать рукой: «Двигаться дальше!»
Теплая волна от горячего мотора проходящей машины накрывает меня, а затем еще одна и еще. У меня уже такие слабые нервы, что я готов зареветь при виде этого темного каравана. Грохот моторов, глухое громыхание, волны тепла — боюсь, мое сердце не выдержит.
— Так, а теперь снова вперед! — приказываю «кучеру» и забираюсь в кабину.
Теперь мы едем так же, как и конвой, и так же отвратительно, как и всегда: едем — останавливаемся — едем — сто метров катимся — снова остановка. Если мы не хотим врезаться в идущий впереди нас транспорт, то должны держать надлежаще расстояние и снова пялиться во все глаза.
Проклятые облака, закрывшие собой луну! Как же я хочу, чтобы сейчас светила луна! Но луна то слишком слабо светит, то слишком ее много. Она никогда не светит так, как надо.
Проходит немного времени, и конвой останавливается. Я выхожу и стремительно прохожу по боковине дороги, чтобы узнать, как обстоят дела.
Перед нами, кажется, лежит небольшая деревушка. Во главе колонны проходит совещание. Не имею никакого представления, как далеко мы ушли от Blois.
И словно вспышка меня вдруг пронзает игла страха: Что, если там впереди теперь то, что называется «Флагшток в конце пути»?
А если янки, там, в темноте, где-нибудь переправились через Луару — на надувных лодках, например? Или если Maquis забаррикадировали дорогу?
Стою в мерцающем свете и внимательно вслушиваюсь в путаницу голосов из стоящих транспортов. Кто-то возится с карманным фонариком. Лучше бы он не делал этого.
— … ждут, пока рак свистнет! — слышу голос Бартля.
Внезапно, как наяву, снова вижу маленькую шлюшку в Магдебурге, то, как она спрашивает меня: «Будешь ждать, пока рак свистнет?» Вижу ее грязную шею, оттененную резкой границей пудры на лице… Господи! Какая только хрень не привидится в такую минуту!