Крест и корона
Шрифт:
Его окружал широкий сухой ров. Чтобы добраться до ворот, нужно было проехать по подъемному мосту, который, к нашему счастью, был сейчас опущен. Но опущена была и решетка с заостренными металлическими прутьями, перекрывавшая доступ к воротам.
В сторожке мы обнаружили спящего привратника, и брат Эдмунд разбудил его.
— Я Джоанна Стаффорд, родственница вдовствующей герцогини, проводите меня к ней, — сказала я ему.
Привратник посмотрел на меня с тем же угрюмым выражением, которое я видела на лицах многих людей, встречавшихся нам на пути, будь то фермеры или хозяева гостиниц. Я уже ждала, что он сообщит мне, что вдовствующей герцогини нет дома —
Не говоря ни слова, привратник повел нас к мосту. Появился светловолосый мальчик, который взял наших лошадей под уздцы. Джон предпочел остаться с ними.
Мы прошли по мосту. Он был очень стар, и дерево чуть прогибалось под ногами. Брат Эдмунд поморщился, ступив на траченную временем деревянную планку. В ярких лучах солнца было видно, насколько он болен, — его карие глаза горели на худом лице лихорадочным блеском.
Вероятно, кто-то внутри замка видел наше приближение, потому что решетка перед воротами поднялась. Ржавые старые цепи поскрипывали, поднимая тяжелую металлическую защиту.
Двойные ворота распахнулись, и появилась остролицая женщина.
— Это родственница вдовствующей герцогини, — прохрипел привратник и пошел назад.
Женщина оглядела нас подозрительным взглядом — мы и в самом деле были одеты слишком просто. Одежда на ней самой и то была приличнее, чем моя.
Я назвалась и прошла внутрь. Важно было ни в коем случае не спрашивать разрешения. Брат Эдмунд последовал за мной через порог, и женщина пристально уставилась на него, — такая осторожность граничила со страхом. Еще секунда — и она позовет кого-нибудь на помощь.
— Меня удивляет, что у моей племянницы такие невоспитанные слуги, — рявкнула я.
Ее голова резко повернулась ко мне. Она скрепя сердце сделала любезное лицо и повела нас внутрь замка. Я не знала, куда мы идем, но пыталась напустить на себя уверенный вид.
Мы прошли по галереям и через большой двор, потом поднялись по каменной лестнице, которая выходила в огромный зал, предназначенный для пиров и танцев, а также для государственных приемов. В другом его конце ревел огонь в камине, таком высоком, что там вполне мог поместиться человек. Перед камином стояли стулья и стол. На стуле сидела высокая женщина в черном. Служанка поспешила вперед, сказала ей что-то, а потом отступила в сторону.
Зал был настолько велик, что нам потребовалось какое-то время, чтобы пересечь его. Наши башмаки постукивали по ровному полу. Когда мы приблизились к камину, сердце у меня в груди забилось быстро и мучительно. Женщина у камина показалась мне слишком знакомой.
Это было невероятно, но выглядела она точно так же, как моя кузина Маргарет, сожжение которой я видела на Смитфилде полгода назад. Те же рыжие с золотом локоны, выбивающиеся из-под чепца, длинное овальное лицо, стройная фигура.
Она смотрела на нас через зал, крутя в руке кубок. Подойдя поближе, я напомнила себе, что эта женщина слишком молода, чтобы быть Маргарет. Передо мной сидела Мэри Говард Фицрой, с возрастом приобретшая удивительное сходство со своей красавицей-теткой.
Я стащила капюшон с головы, чтобы она лучше видела мое лицо, и сделала реверанс, как полагается при встрече с вдовствующей герцогиней.
— Ваша светлость, — сказала
— Джоанна? — недоуменно проговорила она. — Что ты здесь делаешь?
— Мы оказались здесь проездом, и мне захотелось увидеть тебя, — ровным голосом произнесла я заранее заготовленное объяснение. — Это Эдмунд Соммервиль — мой помощник.
Он поклонился ей.
Мэри, казалось, все еще пребывала в недоумении.
— Но ведь ты монахиня, Джоанна? Что случилось? Ваш монастырь закрыли?
— Нет, Дартфорд пока еще стоит на своем месте. Мы едем в другой монастырь по делам Доминиканского ордена.
— Да? Мне это кажется очень странным. — Она стреляла глазами то в меня, то в брата Эдмунда. Потом ее взгляд остановился на мне. — Вообще-то, до меня доходили вести о тебе. Мама написала мне, что ты попала в какую-то переделку.
Я попыталась уйти от этого разговора:
— Так, ерунда.
Но Мэри не желала менять тему.
— Она слышала, что тебя якобы поместили в лондонский Тауэр, и у моего отца из-за тебя были неприятности.
Брат Эдмунд напрягся. Потрескивал огонь в камине, бешено зашипело полено.
Я решила ничего не скрывать и просто сказала:
— Да, племянница, так оно и было.
К моему удивлению, она улыбнулась. Но не улыбкой Маргарет, а какой-то странной — умудренной, почти коварной. Вздрогнув, я поняла, кого напоминает мне эта улыбка — герцога Норфолка.
— Молодец, Джоанна, — захихикала она и показала на бутылку вина на столе. — Я прикажу принести еще кубки. Мы выпьем за тебя. У меня так редко бывает компания. Соседей я презираю, а до того, чтобы пить со слугами, еще не опустилась.
Она сделала знак рукой, и остролицая женщина появилась из тени с двумя кубками. Пить мне не хотелось, но отказаться было бы невежливо. Мы подняли кубки и выпили за здоровье друг друга. Вино было великолепным: ароматным и крепким.
— Значит, тебе здесь не нравится? — с любопытством спросила я. — Почему же ты отсюда не уедешь?
— У меня нет другой собственности. По брачному контракту я получила этот замок, — ответила хозяйка. — А все земли, дома и деньги моего мужа вернулись королю.
— Но это несправедливо и даже противозаконно, — сказал брат Эдмунд.
Моя племянница закинула голову и рассмеялась:
— Какой вы занятный, господин Соммервиль. — Мэри долго не могла остановиться. Сколько вина она уже успела выпить сегодня, спрашивала я себя. — Мой свекор-король сказал, что брак не имел полной силы, потому что не был консумирован. [36] А не был он консумирован, конечно же, по его собственному приказу. Его сын, видите ли, был слишком слаб здоровьем, дабы предаваться «супружеским излишествам» — как он это называл — до достижения совершеннолетия. Но до восемнадцати бедняга так и не дожил. — Она подняла кубок. — И вот сижу я здесь, вдова-девственница, владеющая одним-единственным разваливающимся замком посреди Уилтшира.
36
Консумация — санкционирование брачных отношений между супругами. В Средние века при заключении брака между несовершеннолетними консумация брака откладывалась до достижения ими совершеннолетия. Отсутствие фактических брачных отношений в Европе традиционно учитывалось Церковью как уважительная причина для развода, а кроме того, могло послужить основанием для признания брака не вполне законным.