Крест и корона
Шрифт:
— Не похоже на то, чем угощала нас вдовствующая герцогиня, верно? — улыбаясь, сказал брат Эдмунд.
Я пожала плечами:
— На мой вкус, неплохо.
Он задумчиво разглядывал меня через стол.
— В чем дело? — спросила я.
— Мне ваш характер кажется весьма примечательным, сестра Джоанна. Ни в монастыре, ни во время нашего путешествия вы ни разу не пожаловались на трудности или неудобства.
— Разве мы все не отказываемся от удобств и мирской роскоши, когда принимаем обет? — спросила я.
— Да. Но все же, после того как я увидел вашу родственницу, ваше поведение представляется мне
Я почувствовала, что заливаюсь румянцем.
— Мне показалось, вы были в восторге от вдовствующей герцогини, — смущенно проговорила я.
Брат Эдмунд улыбнулся:
— Она не принадлежит к тому разряду женщин, которые приводят в восторг доминиканских братьев.
— А что, есть такие женщины, которые приводят братьев в восторг?
Он открыл было рот, но тут же закрыл его. Брат Эдмунд, к моему удивлению, выглядел донельзя смущенным.
Тут от входа донесся какой-то шум, а затем раздались звуки мужских голосов. А затем к нам присоединилась самая необычная группа, какую мне только доводилось видеть. Дюжина мужчин расселась за столами, на всех них были одеяния монахов или братьев, но разных орденов. По большей части здесь были бенедиктинцы, но еще я увидела францисканцев и августинцев. Не было среди них представителей только одного ордена — Доминиканского.
Наиболее колоритно выглядел монах-цистерцианец. У этого человека, облаченного в белый хабит и черный скапулярий, [37] были бледная кожа, голубые глаза и ободок седых волос, хотя он едва ли перешагнул тридцатилетний рубеж. Я сперва удивилась, но потом сообразила, что вижу перед собой альбиноса.
37
Скапулярий — элемент монашеского одеяния, разновидность мантии.
Брат Эдмунд не мог оторвать глаз от этой группы. Цистерцианец, сидевший к нам ближе всех, медоточивым голосом проговорил:
— Приветствую вас в этот прекрасный вечер. Меня зовут брат Освальд.
Видя, что брат Эдмунд потерял дар речи, глядя на этих странствующих монахов, я сказала:
— Приветствую вас, брат. Позвольте представиться: Джоанна и Эдмунд Соммервиль, мы едем из Кента в Лондон по семейным надобностям.
Он улыбнулся:
— Приятно встретить такую красивую пару. Давно вы женаты?
— Мы вовсе не состоим в браке, — возразил брат Эдмунд. — Джоанна — моя младшая сестра.
Брат Освальд стрелял глазами то в меня, то в брата Эдмунда. Он явно заметил, что мы с ним совершенно не похожи.
— Великолепно, — сказал он все тем же слащавым голосом, затем сделал большой глоток эля из стоявшей перед ним кружки. И обратился к своим товарищам: — Братья, разве нам не повезло? Разве сам Господь не улыбается нам? Сначала мы прослушали мессу в великолепной церкви, потом вернулись в эту гостиницу и вкушаем обильную пищу, а теперь знакомимся с этими добрыми странниками, братом и сестрой, которые тоже отправились в путешествие.
Остальные монахи посмотрели на нас и дружелюбно заулыбались.
— И какова цель вашего путешествия? — поинтересовался брат Эдмунд.
Брат Освальд улыбнулся:
— Постижение Божественной истины.
— Аминь,
— У нас духовная цель, — пояснил брат Освальд. — Мы путешествуем по стране в поисках этой самой истины. Мы больше не имеем возможности искать ее в монастырях. Наши дома были закрыты по повелению короля, и мы вынуждены покинуть их. Но нам это не помеха. Нет-нет-нет. Мы собрались… или, иными словами, нас соединило желание путешествовать вместе. Когда-нибудь мы узнаем, как лучше всего служить Господу, как лучше всего прожить остаток наших дней здесь, на земле. Нам еще предстоит понять, в чем состояло Его намерение, когда Он позволил закрыть монастыри в Англии.
Брат Эдмунд опустил взгляд на стол; его худые плечи дрожали. Я боялась, что он в присутствии всех потеряет над собой контроль.
— Позвольте спросить, — быстро сказала я.
— Конечно, госпожа Соммервиль.
Я поморщилась — стыдно было представляться такому человеку, как брат Освальд, фальшивым именем. Но продолжила:
— Как я поняла, вы путешествуете от церкви к церкви по всей Англии и ищете озарения через молитву?
— Мы посещаем мессы, где это только возможно, — ответил он. — Но, кроме того, мы ищем Господа в лесах, в полях, на рынках — повсюду, где можно найти Его мудрость. Мы пришли сюда, в Эймсбери, чтобы совершить паломничество в одно древнее место. Это одно из старейших мест на земле. Вероятно, вы слышали о нем? Я говорю о Стоунхендже.
Я напряглась:
— Он разве находится неподалеку?
— Да, совсем рядом. Я думаю, что постояльцы этой гостиницы в основном те, кто приходит увидеть его.
Я ребенком слышала захватывающие истории про Стоунхендж: будто бы это был храм, построенный много веков назад расой великанов, что некогда жили в Ирландии.
— Но, кажется, это место поклонения друидов, — сказала я.
— Мы открываем наши сердца и умы любому знаку Божьему, госпожа Соммервиль, и мы слышали, что иногда на рассвете в Стоунхендже Бог говорит с истинно верующими.
Брат Эдмунд поднял на него взгляд.
— На рассвете? — переспросил он хрипловатым голосом.
Брат Освальд вгляделся в брата Эдмунда.
Голубые глаза цистерцианца задержались на его шляпе, словно разглядели под ней тонзуру.
— Хотите присоединиться к нашему утреннему паломничеству?
— Нет-нет, мы не достойны сопровождать вас, — возразил брат Эдмунд.
Брат Освальд улыбнулся.
— Перед лицом Господа мы все достойны, — сказал он. — И хотя я только сегодня познакомился с вами, но глубоко чувствую, что вы и ваша добрая сестра посланы Богом, чтобы идти в паломничество вместе с нами.
Брат Эдмунд посмотрел на меня.
— Если хочешь — пойдем, — ответила я. Он благодарно кивнул.
Мы договорились с братом Освальдом и остальными встретиться перед рассветом. Большинство монахов заплатили за комнаты, но сам он и еще двое братьев собирались спать на земле в конюшне. Как сообщил нам новый знакомый, он был истинным цистерцианцем и не спал в постели с тех пор, как еще юношей принес обет.
Мы с братом Эдмундом поднялись по лестнице в нашу единственную комнату. Я открыла дверь. Комната была большой; хозяин, как и обещал, принес дополнительный тюфяк. Он лежал против кровати, наверху — кипа одеял. Даже огонь в камине горел.