Крестоносцы. Полная история

Джонс Дэн

Однако неповиновение оказалось именно тем выбором, к которому летом 1260 года склонился Кутуз — в немалой степени с подачи Бейбарса, одноглазого командира элитного корпуса мамлюков-бахритов. Партии Кутуза и Бейбарса противостояли друг другу в жестокой и беспринципной политической борьбе, разгоревшейся в Египте в первое десятилетие правления мамлюков. Более того, Бейбарс и его бахриты вернулись в Каир лишь недавно: несколько лет они копили недовольство в сирийском изгнании. Однако в момент, когда, казалось, на кону стоит судьба ислама в Восточном Средиземноморье, Бейбарс примирился с Кутузом и убедил султана, что на удар следует отвечать ударом. Поэтому летом 1260 года, когда монгольские послы зачитали султану высокомерные угрозы, предвещающие Египту неминуемую погибель, Кутуз ответил жестом, который ильхан, без всякого сомнения, должен был понять. Он приказал схватить послов Хулагу, разрубить их прилюдно надвое, обезглавить и повесить отрубленные головы гнить на каирских воротах Баб-Зувейла — там, где вывешивали останки обычных преступников. Хулагу считал Кутуза одним из «народа мамлюков, которые бегут от наших мечей». Но султан — под

уговорами Бейбарса — убедительно заявил, что готов рискнуть и пойти против монгольских сабель.

Правители государств крестоносцев сочли перспективу вооруженного противостояния между монголами и мамлюками интересным и даже многообещающим поворотом событий. Боэмунд VI, князь Антиохии, не сомневался, что усохшие латинские государства не выстоят, если им придется в одиночку столкнуться с армиями Хулагу. Как писал из Акры весной 1260 года Фома Аньи, папский легат и епископ Вифлеема, близость «татар» к латинским государствам «парализовала [их обитателей] страхом при мысли о грозной каре Божьей» [764] . При первых признаках приближения монголов к Акре устрашенные горожане вырубили фруктовые сады вокруг города и поснимали надгробные камни с могил, чтобы укрепить ими городские стены. Когда Китбука громил Дамаск, правившие в Иерусалимском королевстве бароны и военные ордены предложили снабжать монгольскую армию продовольствием, лишь бы она не повернула в их сторону [765] . Но такое умиротворение вряд ли сгодилось бы в качестве долговременной стратегии. Если бы мамлюки и монголы сосредоточились на войне друг с другом, рассуждали латиняне, государства крестоносцев от этого только выиграли бы.

764

Barber & Bate, Letters from the East, с. 155. Обратите внимание, однако, на довод Питера Джексона, что в действительности франки недооценили нежелание монголов атаковать очевидно слабые латинские государства из опасения вызвать новый крестовый поход и тем самым исполнить пророчество, предрекавшее им разгром на земле христиан. Jackson, Peter, ’The Crisis in the Holy Land in 1260’, English Historical Review 95 (1980), с. 496–9.

765

Amitai-Preiss, Mongols and Mamluks, с. 33.

Итак, когда в конце июля 1260 года Кутуз повел свою армию из Египта навстречу монголам, лидеры христиан придерживались стратегии подчеркнутого нейтралитета. Они позволили двенадцатитысячной мамлюкской армии, в ряды которой влились айюбидские солдаты, бежавшие из Сирии в Египет, спасаясь от монголов, свободно пройти по своим землям. Когда те шли мимо Акры, граждане даже снабжали их продовольствием [766] . Так далеко, чтобы предложить египтянам военную поддержку и отправить своих солдат сражаться под знаменами султана, они не заходили, но в душе молились о победе мамлюков.

766

Обсуждение свидетельств нейтралитета, сведения о котором отрывочны, см. Jackson, ’The Crisis in the Holy Land in 1260’, с. 503.

Поддержка египетских армий воздалась им сторицей 3 сентября, когда на равнине недалеко от Назарета, у оазиса под названием Айн-Джалут («Источник Голиафа»), силы Кутуза и Бейбарса сошлись с монгольскими всадниками Китбуки, в армии которого сражались пестрые отряды грузин, армян и двух мелких айюбидских эмиров. Два войска были примерно равны по численности, но у мамлюков имелся козырь: сирийские шпионы в рядах Китбуки донесли султану, что если он решительно атакует, то оба айюбидских эмира побегут с поля боя и перевес окажется на его стороне.

Когда битва началась, именно так и случилось. Как было обещано Кутузу и Бейбарсу, айюбиды, сражавшиеся вместе с монголами, бросили своих хозяев и бежали, что позволило армии мамлюков окружить противника. Кутуз отважно бился, сорвав с себя шлем, чтобы его люди могли его видеть, и подбадривал их криками: «О ислам! О Аллах! Помоги твоему слуге Кутузу одолеть монголов!» [767] Аллах ответил на его молитву. В горячке битвы Китбуку зарубили, а голову его взяли как боевой трофей.

767

Amitai-Preiss, Mongols and Mamluks, с. 41; Lewis, Islam: From the Prophet Muhammad to the Capture of Constantinople, том I, с. 87.

Лишившись командира, монгольская армия дрогнула и побежала, спасая свои жизни. Бейбарс во главе мамлюков-бахритов преследовал их несколько дней. Они кромсали на куски всех, кого смогли поймать, и поджигали поля, чтобы заживо сжечь беглецов, прячущихся в зарослях травы. Когда все было кончено, потери монголов убитыми достигли полутора тысяч, и армия, на которую Хулагу оставил Сирию, оказалась рассеяна по ветру. Дамаск и Алеппо тут же избавились от навязанных монголами губернаторов. Чиновников-мусульман, сотрудничавших с Хулагу, казнили. Похоже, монголы наконец столкнулись с достойным противником. «Натиск сарацин был таким яростным, что татары не могли ему противостоять», — писал франкский

автор, известный как «тамплиер из Тира» [768] . На выручку франкам пришли мамлюки — кто бы мог подумать! Но вскоре облегчение крестоносцев сменится глубочайшей озабоченностью.

768

’Templar of Tyre’, с. 38. На самом деле автор, написавший бoльшую часть хроники «Деяния киприотов», скорее всего, был не тамплиером, а писарем, какое-то время состоявшим на службе у великого магистра тамплиеров Гийома де Боже.

Союз Бейбарса и Кутуза, заключенный летом 1260 года, оказался крайне эффективен в противостоянии монгольской угрозе. Но это был союз по расчету, а не по любви [769] . Не успела армия мамлюков покинуть Сирию, как он распался. В северном Синае, на пути из Айн-Джалута Кутуз в компании нескольких эмиров решил отклониться от основного маршрута и поохотиться на зайцев — занятие, к которому султан всегда питал склонность. Когда они удалились от войска на безопасное расстояние, Бейбарс поцеловал Кутузу руку, тем самым подав оговоренный заранее сигнал остальным эмирам, которые набросились на султана с мечами. Переворот был безжалостным и молниеносным. Кутузу перерезали горло, исполосовали его мечами и прикончили выстрелом из лука. Бейбарс обшарил тело и забрал у него султанские регалии, а затем вернулся в лагерь, где его провозгласили новым главнокомандующим. 22 октября армия во главе с Бейбарсом вернулась в Каир. Там он обосновался в цитадели и объявил себя султаном и законным преемником человека, которого только что прикончил.

769

См. Khowaiter, Abdul-Aziz, Baibars the First: His Endeavours and Achievements (London, 1978), с. 24.

Если верить помощнику и личному секретарю Бейбарса Ибн Абд аз-Захиру, народ Каира принял нового султана с восторгом: «Сердца подданных радовались, потому что Аллах вручил их заботам человека, который возьмет на себя долг священной войны и будет править ими справедливо и милостиво» [770] . Это была беззастенчивая ложь. На самом деле перспектива тирании бахритов привела народ в ужас, и Бейбарсу удалось успокоить людей лишь обещанием немедленно снизить налоги. Ему потребовались месяцы, чтобы стабилизировать ситуацию в Каире, закрепиться на египетском троне и наладить оборону Сирии от монголов. Но его успех в достижении этих целей будет иметь далеко идущие — и болезненные — последствия для будущего государств крестоносцев.

770

Ibn ?Abd al-Zahir в Fatima, Baybars I of Egypt, с. 98.

В 1260-х годах франкские владения на Востоке пребывали в ужасающем состоянии. Территориально они сократились чуть ли не до 16-километрового прибрежного коридора между Яффой на юге и Антиохийской гаванью Святого Симеона на севере. Защита границ почти целиком лежала на плечах военных орденов и их крепостей Монфор, Шато-де-Пелерин и Крак-де-Шевалье. Иерусалимское королевство — скорее уже королевство Акра — не видело своего монарха живьем три десятка лет. В 1260 году королем, по идее, был восьмилетний внук Фридриха II Гогенштауфена Конрад (Конрад III Иерусалимский, больше известный как Конрадин), но нога его на Святую землю так никогда и не ступит. Регентские обязанности исполняли латинские короли Кипра, но такую ситуацию вряд ли можно было считать нормальной. Временами дело доходило до полнейшего абсурда, как, например, между 1258 и 1261 годами, когда регентом Иерусалима был король Кипра Гуго II — мальчик младше самого Конрадина. От его имени правила мать, королева Плезанция, которая вскоре оскандалилась на все королевство, вступив в любовную связь с богатым рыцарем и известным правоведом Жаном Ибелином, графом Яффы, который ради нее бросил жену и детей.

По причине затянувшегося кризиса власти латинские территории существовали уже не столько как феодальное королевство, сколько как мелкие города-государства под управлением баронов, руководствовавшихся своими личными интересами. Правление регента при участии совета знати не могло заменить собой руководящую руку монарха вроде Балдуина II и Амори I, вершивших дела в период расцвета Иерусалимского королевства в XII веке. Королевство раздирали на части неизбежные политические расколы, которые в 1256 году вылились в полномасштабную гражданскую войну: конфликт, который вошел в историю как Война святого Саввы. Когда препирательства генуэзских и венецианских купцов из-за собственности в Акре переросли в вооруженные столкновения, бароны, военные ордены и крупные торговые корпорации Утремера разделились на враждующие лагеря. На море шли яростные сражения между венецианскими, пизанскими и генуэзскими кораблями, а в Акре и Тире вспыхнули уличные бои. Генуэзцы воевали с венецианцами, тамплиеры — с госпитальерами, а в крупных городах противники задействовали огромные осадные катапульты, причинив «много вреда друг другу и [разрушив] несколько домов» [771] .

771

’Templar of Tyre’, с. 24.