Крестопереносец
Шрифт:
Данунашка узнала ту самую бабку, которой хотела помочь на дороге. Только вот изменилась старушка… Хищное выражение лица, ярко блестящие глаза, заострившиеся скулы и несколько выпирающих изо рта длинных зубов. Но это явно была та самая бабка.
Старуха спрыгнула с печи, по-молодецки хекнув. Равнодушно скользнула взглядом по пленнице и загремела грязными чугунками. Наконец, выудила из одного из них подозрительный на вид кусок мяса и с аппетитом зачавкала, обсасывая косточки. Данунашка с ужасом опознала в куске человеческую ступню. На щиколотке виднелся след от полуслезшей при варке татуировки. Цветок что ли?
– Вот, была красавица из красавиц, - сказала бабка. – Только добренькая через чур. Размазня. Ну и что, чего добилась дурочка? Попала в котел. И не помог ей никто. И тебе не помогут. Сгинул твой защитничек. Или уже новую юбку задирает где-то…
Хм… «Не верь!» - вспомнилось княжне. Но она все равно судорожно сглотнула, бабкины слова царапнули девичью душу.
– Что, милочка, страшно? Правильно, потрясись… - Старуха с треском оторвала от ступни мизинчик и демонстративно засунув его в рот, смачно захрустела. Девушка обратила внимание на остатки ярко красного лака, некогда покрывавшего ноготок. Да и по размеру ножка была детская или девичья.
«Не бойся!» - пронеслось в голове.
Девушка пожала плечами и попыталась взять себя в руки. Получилось плохо.
– Может развязать тебя, а? Как думаешь?
«Не проси!»
Пани поджала губы и хмыкнув, гордо вздернула носик.
– Ишь, ты… - бабка подошла к пленнице и протянула ей отвратительную пищу. – Будешь? Сама готовила, третьего дня. Еще даже не прокисло. Ну… не слишком.
Лучшее средство, подумалось Данунашке, закрыть глаза и молиться. Что бы не видеть и не слышать этих ужасов и провокаций. Как ее рыцарь делает. Он правда глаза не закрывает, но он ведь, мужчина. А ей можно.
Княжна зажмурилась и зашептала:
– Отче Наш, иже еси…
– Во те на! – Бабка удивленно посмотрела на связанную княжну. – Фиолетовая, а туда же! Нет, ну куда мир катится? Вот, как жить? В кои-то веки…
Что еще она там бубнила, Данунашка не слышала. Молилась.
А зря не слушала. Может заболтала бы… Бабка сначала просто пугала, потом ругалась, потом соблазняла счастьем, богатством, да удачей, потом проклинать стала. А когда поняла, что княжне все, как с гуся вода, зарычала, и стала по избушке метаться да посуду бить. Случайно кинула взгляд в окошко, обмерла. Бросила в огонь веточку чертополоха, недогрызенный кусок человечины и козявку из носа. Яркое свечение сменилось зеленоватыми языками…
Старуха поднатужилась и швырнула привязанную к стулу, взвизгнувшую Данунашку в печь. Прямо в пламя. Плюнула, свистнула, и прыгнула за ней. Опустела избушка.
А через минуту хлипкую дверь выбила могучая нога отважного рыцаря.
…
Один из дружинников заорал, и схватился за ляжку. Второй, с удивлением ощупывал кривоватую стрелу, торчащую из горла. Третий, чудом увернулся от стрелы в лицо, но поймал две в живот и одну в пах. Длинная, почти до колен кольчуга сберегла жизнь, да и смысл этой самой жизни. До того, как пойти в дружину пользовался вой заслуженной славой первого парня в какой-то затрапезной деревне, а такие звания деревенские девчонки раздают не за красивые глаза. А совсем за другие качества.
– Цвергиии!!! – заорал он.
И тут же из всех окрестных кустов высыпали низкорослые носатые уродцы. Хоть и вооружены смешно, и уровня невысокого, но больно их много.
Девятьсот шестьдесят восемь двенадцатиуровневых прыщавых карликов с громкими визгами кинулись на мгновенно сплотившихся дружинников. Маломощные луки, трухлявые дубинки, и просто камни, очень редко пробивали стену быстро снятых из-за спин щитов. Но иногда пробивали. Что учитывая количество атакующих, было достаточно, дабы дружинники время от времени падали. Вот упал первый. Вот второй… Третий.
Батюшка Ставросий, Пендаль и Бадья оттаскивали раненных в центр, но периметр все сжимался. Скоро защитников не останется и тогда…
– Цырг, цырг, цырг! – может это слово было у мелких засранцев синонимом русского «урааа!», а может они просто ничего другого говорить не умели… Но, несмотря на то, что несли они потери десятками, а то и сотнями, натиска не ослабляли. Вот уже осталась всего дюжина дружинников на ногах, и хромающий Степан, превозмогая боль занял место в круге.
Батюшка дочитал молитву, перекрестился, и громко заорав «Посторонись салаги Божьи, зашибуууу!!!» выскочил из уже тесного круга, удерживаемого всего девятью дружинниками.
Его кадило расшвыривало недомерков по пять за удар, он крутился и вертелся, прыгал и падал, бил кулаками, ногами, головой и даже пузом. Любой шаолинький монах, завидя такое мигом отрекся бы от буддизма, иудаизма и любого другого пофигизма, и завербовался в православные. К сожалению, ни одного шаолинького монаха поблизости не пробегало. А не то сарафанное радио, учитывая плотность населения Китая мигом бы разнесло приметы познавшего дзен русского батюшки.
Примерно минут через семь, то есть, когда перебили около четырех сотен цвергов (сто двадцать шесть из которых пали от кадила, руки и пуза отца Ставросия) на ногах остались лишь пятеро дружинников, в том числе Степан Бадья. А еще батюшка и Пажопье.
Пятерка воев храбро защищала раненных товарищей. Батюшка, уже потерявший измятое о головы супостатов кадило, пустил в ход распятье с выкидухой. А Пендаль, помогал им. Своеобразно помогал. Он, матерясь и богохульствуя бегал, наматывая круги вокруг (круги вокруг???) дерущихся, а сагрившиеся на него цверги наматывали круги за ним. Нужно признать, паровоз он собрал знатный. Не менее трех-четырех сотен карликов косолапя, пыталась догнать беззащитного крафтера. Но Пендаль, уже давно понял, что самый противный противник – бегун. Когда он сильнее – от него хрен убежишь. А когда слабее – хрен догонишь. И потому, чуть ли уже не десять лет качал пассивку «Бег». Куда там косолапым цвергам, он и от Пчел-Убийц когда-то убежать умудрился.
Один из карликов запрыгнул на плечи отцу Ставросию и вцепился в оселедец.
– Твою драть мать, прости господи! – от неожиданности вскрикнул бывший боцман.
Батюшка напряг шею, крутнул головой, и недомерок с воплем полетел в кусты.
Но не долетел. Из-за ветвей вынырнула серая тень и приземлилась уже с трупом в клыках. Шестидесятиуровневый вожак стаи чуть напряг челюсть, и двенадцатиуровневый цверг развалился на две половинки. Волк прищурился, и вроде даже хмыкнул с улыбкой. Задрал голову и хрипло завыл, призывая стаю. Совсем неподалёку послышался вой других волков.