Критика буржуазных медико-социологических концепций
Шрифт:
На этот раз уже она срывается на проклятие, а я снова прикасаюсь к ней, сильнее, упорнее, борясь с инстинктами и желаниями, чтобы хоть немного сдержаться, вернуть крошечную часть утраченной ясности.
Мои пальцы рисуют круги, и я чувствую, как она начинает двигаться в ответ, превращаясь в соблазн, перед которым я больше не могу устоять. Когда контроль возвращается хотя бы на мгновение, я позволяю себе поддаться.
Одной рукой я удерживаю её бедра, другой продолжаю ласкать, проникая в неё вновь, на этот раз глубже, настойчивее. Её тихие,
Я продолжаю, и, будучи уверен, что ей не больно, больше не сдерживаюсь. С силой вхожу в нее, подстраиваясь под ритм её тела, её дыхания, её стонов. Я беру её здесь, у этой двери, пока она не растворяется в моих руках, а я теряюсь вместе с ней.
Медленно я чувствую, как её тело напрягается под моими пальцами, как она выгибается ради меня. Её дыхание становится всё тяжелее, а стоны — всё громче, даже несмотря на то, что она прикусывает нижнюю губу, пытаясь их заглушить. Этот взгляд, останется со мной, ещё долго преследуя мои сны.
Я отвечаю ей, вонзая зубы ей в шею, захваченный желанием и полностью потерянный в этом моменте. И тогда я чувствую: её оргазм.
Она шепчет моё имя, когда достигает вершины, и это становится последней искрой для меня. Я прижимаюсь сильнее к ней, двигаясь в последних, резких и необузданных толчках, пока не кончаю сам.
Прежде чем отстраниться, я оставляю мягкий, нежный поцелуй на её шее и улыбаюсь, слыша её тяжёлое, сбившееся дыхание, её тихие вдохи и выдохи.
— Прости, что не сдержал обещания, — шепчу я.
Она издаёт звук, наполовину вздох, наполовину короткий смех, и я думаю, что в этом мире нет ничего прекраснее, чем её смех.
Глава 9
Одетт
Я теряю счёт времени, которое провела здесь, в этом месте.
Гостиница имеет частные ванные комнаты, природные термы, которые обогревают бассейны, вырытые в камне, и в это время здесь никого нет.
К счастью, Кириана тоже здесь нет. Мужские и женские купальни разделены, и я благодарна за эти минуты тишины, которые позволяют мне прийти в себя.
Его голос, эта улыбка, полная обещаний, или просто его проклятое присутствие — достаточно, чтобы я теряла всякое ощущение реальности, контроля и приличий.
Чёрт возьми… мне даже становится стыдно, когда я думаю о том, что мы только что сделали.
Секс не был для меня чем-то новым до встречи с ним. Я была с другими парнями и думала, что испытала почти всё, но это…
Кириан занимается сексом по-другому. Никогда прежде я не чувствовала ни к кому такого, этого огненного желания в жилах, этой острой потребности, которая сжимает мои нервы, как боль в ребрах, заставляя меня тянуться к нему и шепчет, что этого никогда не будет достаточно.
А его руки, эти искусные, грешные пальцы — настоящая пытка, и он это знает. Этот мерзавец прекрасно понимает, как ко мне прикоснуться, чтобы я потеряла голову.
Я сглатываю.
Отгоняю эти мысли от себя
Осторожно провожу рукой по ране и внимательнее осматриваю следы этих чудовищных зубов. Не все вошли с одинаковой силой; некоторые оставили лишь фиолетовые пятна. Более острые, в свою очередь, пробили кожу глубже, и мне нужно будет обратиться к целителю, чтобы он снова наложил швы. Хотя…
Я снова пытаюсь то же, что и с ранами Кириана, снова чувствую этот толчок, энергию, которая исходит откуда-то из глубины меня. Но снова это ощущение становится неприятным, и мне приходится остановиться.
Возвращаются те же вопросы, что кружат в голове, как тяжёлые создания, которые сталкиваются с углами и сшибают стенки своими острыми крыльями:
«Почему я могу лечить других?»
«Почему Орден скрывал это от нас?»
«Почему меня называют дочерью Мари?»
И вот я думаю о Элиане. Думаю о его смерти, такой глупой и несправедливой. Думаю о том, как его оставили умирать, потому что если бы ампутировали ногу, это не принесло бы пользы Ордену, и меня бросает в дрожь.
Если бы я знала это, если бы я осознавала силу, которая скрыта в моих руках…
Я сжимаю их так сильно, что чувствую боль в ладонях, и снова закрываю глаза, позволяя всему вернуться ко мне: ненависть, злость, вопросы, беспомощность и вина.
Заканчиваю с ванной, надеваю тунику, которую принес хозяин, и, возвращаясь, замечаю, что Кириан уже пришёл и проявил предусмотрительность, зажёг свечи, о чём мы не подумали раньше.
Комната явно не стоит тех двух серебряных монет, которые Кириан заплатил за неё, но она большая, возможно, самая большая в этом месте, судя по узким лестницам и коридорам.
Здесь есть гораздо более скромная уборная, чем в главных термах, и балкон, с которого открывается вид на огоньки всей деревни. В центре — маленький столик для чая, два кресла, которые смотрят в сторону кровати, которая, безусловно, была бы удобнее двери… хотя, возможно, не так интересна.
Я качаю головой, чтобы избавиться от этих мыслей, и подхожу к балкону, где Кириан сидит на краю, опираясь грудью на одну из деревянных балок, а ноги свисают вниз.
Он тоже в тунике, не совсем застёгнутой, так что её края открывают грудь, на которой теперь осталась только шрам, прочерчивающие его татуировки.
— Привет, — говорит он.
— Привет, — отвечаю я.
Я останавливаюсь на секунду.
— Ты голодна? — нарушает молчание он. — Я заказал ужин.
Он указывает на поднос, который я не заметила. Там рис, какое-то мясо, тушёное с овощами, фрукты и что-то, что я не могу разглядеть отсюда.
Мой живот урчит от одного только вида, и я сажусь рядом с ним. Мне не хочется считать это ужином; скорее, это ранний завтрак. Должно быть, уже поздно, очень поздно.
В деревне почти нет света; горят только несколько фонарей на улицах и красивые сады Сулеги. Остальное — тьма и звезды.