Кривизна Земли

Абрамсон Владимир

– Ты как сюда попала.

– Соседний номер пустой, перелезла на балкон. Дай автограф.

Расписался на афише, она мнется, не уходит.

– Вадик, можно я подругам скажу, что мы с тобой напились и… трахались.

– Спрашиваешь зачем?

– Приметы нужны, не поверят. У тебя нет ли шрамов, родинки ниже спины?

– Поперек живота два шрама за русско-японскую войну.

Ушла победительно.

В Москву вернулись к весне. Ехали поездом и видели серые, готовые вскрыться реки… Был я Вадя. В тусовке прохожу Вадиком еще лет десять. Скорбно. Завязывать надо, бежать. Меня зовут Вадим. Душа моя проста, мысль робка и сера.

Я не разделяю ничьих взглядов и не имею своих. Дремотно ночью, спишь и помнишь, что спишь и утром должен на что – то решиться. Поехал в Химки и бросил корнет в Москву – реку. Труба скрылась мгновенно и беззвучно, и не больно мне. Поставил выпивку музыкантам, осветителям, звуковикам. Многолюдные поминки.

– Мы чудно повеселились… прощайте, и спасибо.

Далее мысли вязли, в вуз ли поступить, или менеджером по продажам. По пропажам. Все торгуют. Месяца четыре он ничего не делал. Заполнить ли пустоту чтением высоких журналов. Писательницы вышивают мелкой вязью. Писатели намекают на нечто высокое и абзац приходится читать дважды.

Друзья заходили все реже и грузили проблемами. – Проблем нет, – отвечал Вадим. – Прочисти желудок и откроешь светлый мир.

Мать, занятая собой, ухоженная, с претензией на гламур: фитнес, педикюр, массаж, наращивание ногтей, маска, озонирующий бассейн. Она свирепела под тяжелый рокот рока, видела занятье Вадима недостойным. Не достойным чего? Мать рада вечерней тишине в квартире. Купила Вадику путевку в Крым.

Ах, Гаспра. // В парке Чаир распускаются розы // В парке Чаир наступила весна. На дорожках светлого песка встретил он Тину. Обнимались и шептали друг другу на ухо, что в голову придет. Такая была, обещавшая полную, невозможную и неизбежную близость, их игра. Но не сказаны откровения о прошлом, о любви. Обессилев, они уехали в Севастополь.

Билеты достались на старый и небольшой, но каюты под вишневое дерево, пароход. От Ялты довольно сильно качало, в баре кроме них и пьяного в лоск бармена, никого не было. Бармен пытался пить боржоми из бутылки, облил лицо и грудь. Снял белую крахмальную рубашку и остался в тельняшке.

– Я вообще-то военный моряк. Прощай, оружие.

Качка усилилась, валило на борт. Бутылки в стойке бара злобно звенели.

В Севастополе ветер раскачивал суда у причалов. Скрипели якорные цепи. Ветер продувал белую аркаду Графской пристани. Он стих к полудню, купались на диком пляже в виду обломков античных колонн Херсонеса. Поднялись к мемориалу. Тихо, священно, пустынно. По углам площадки памятника четыре высоких каменных шара. Тина забралась на шар фотографироваться. Ветер с горы схватил ее платье, обнажив до пояса белый, еще не загоравший, живот. Стоя на шаре над Вадимом, засмеялась чисто. Подобрала платье.

– Женюсь, сказал себе Вадим в пронзительной, горячей пустоте. – И Тина поняла, мой муж.

ТИНА. Её родители сыграли свадьбу в бараке в Кунцеве. Работали, как все, на великом, секретном авиазаводе имени Горбунова. Умелые и грамотные рабочие, от имени таких людей строился жертвенный социализм. Гуляли в Филевском парке. Там был трамвайный круг номеров тридцать один и сорок два. (Девочка Тина забралась в трамвай, ехать во Дворец пионеров. Заблудилась, конечно. Москва верила слезам. К вечеру она дома ревела). Родители думали переехать в Москву. Она сама пришла к ним на Фили, потом в Кунцево. Девочка подросла, округлилась.

Тина поступила в техникум. Одноклассники

готовились в вузы, постепенно отдалялись. Она не злилась, не в палатке беляшами торгует.

Шумит, как улей, родной завод. Тина работает на техническом контроле. В цехе сплошь мужики. Слесари хватают готовые детали с автопогрузчика, чтобы сдать их же еще раз. Мастера смотрят презрительно, обзывают щипачами, полтинничниками. Начальник смены зовет Тину в свою застекленную будку. Когда-то задернул занавески, взял молодую за зад и поцеловал вялыми старческими губами. Она жестоко ударила. Воцарился мир.

Имя Тина – Алевтина ей идет. В цехе ее берегут, замуж не выйти. Да не пойдет она за заводского.

Вадим второй год корпит в туристской фирме «Мария». Дело было так. Друг неизбывных школьных лет Рома Ромодин пригласил и запряг. От его бурной активности Вадим устал еще в школе. Рома видный парень, продавщицы и кассирши ему улыбаются. В Советии трудился в профсоюзах и вышел на международный туризм. Ему льстили, задаривали мужчины. На их деньги он водил в рестораны женщин. Те были иногда снисходительны. Милан и Брюссель, Париж и Лондон стоили мессы, в холостяцкой комнате, на два – три часа. Вадим ничего не просил и ездил один раз в Мадрид. Видел памятник Колумбу, огражденный мощными струями падающей сверху воды. День вырвал на музей Прадо. Отпустил гида: живопись ясна, или загадочна, без слов. Он нечужд , как говорят.

Фирма прижилась в двух невзрачных, с лампами дневного света под потолками, комнатах на Новом Арбате. Вадим отправляет молодых матерей с детьми в Анапу и Евпаторию. В следующую неделю холодноглазые девицы стандартного размера отбудут в Сочи и Дагомыс. Самые дорогие и длинноногие, отважно жесткие, ринутся в бесснежную летом, но обещающую возможности горную Красную Поляну.

Настоящий бизнес «Марии» черен: операции с заграничными турами, оплаченными еще советскими профсоюзами. Липовые туристические визы. Банковские счета и деловые связи унес в новую жизнь Ромодин. Мелкий, скучный бизнес.

«Позвоните нам сейчас, пакуйте вещи через час».

Два горящих тура на Андаманские острова явно неликвидны. Вадим загорелся отдохнуть в тропиках и увлек жену.

Боинг завис над Андаманским морем, высматривая посадочную полосу на острове. Тина впилась ногтями в руку Вадима, до боли. Боится летать. Самолет затрясся на щербатом цементе и остановился.

Welcome! Столица Союзной территории Индии Порт Блер. Аэропорт в длинном низком сарае, лопасти ленивого вентилятора кружат под потолком, не жарко. Солдат в шортах и красной феске, с винтовкой. – Лет двадцать пять тому с этим ружьем на тетеревов ходили – оценил Вадим. Посмотрели паспорта и дали «Декларацию». Об экологии, замысловато, Вадим мало понял по-английски. Не у кого спросить, все русские остались в Дели. Вадим и Тина подписали. Вышли под небо оглушительной синевы.

Отель удивительно хорош. Роскошь, которая не стесняет. В нижнем холле инкрустированная позолотой карета первого губернатора. Вадим целился «кодаком». В баре на столах ножи для сигар и, с тарелку, пепельницы для беседующих джентльменов. Не выветрился дым толстых сигар. Никогда не куривший Вадим почувствовал их вкус. – Пробкового шлема мне не хватает. И Тине серого платьица и белого чепца… След минувшего колониального могущества.

С веранды в комнату пробежала песчаная ящерица, поселиться под кроватью.