Кривизна Земли
Шрифт:
Пришла в квартиру на Профсоюзной забрать вещи. Выгоревшая до ржавчины сковородка на газовой плите. Осенью она заклеила окна бумагой. Бумага порвалась, висела клочьями. За окном грязная московская весна. Вадим спросил о судьбе Дуга.
– Из Америки ничего внятного, – Тина виделась с консульской служащей, давшей визу.
– Присяжные во Флориде убийство из ревности не всегда считают низменным побуждением: десять, а то и восемь лет тюрьмы. Года через четыре можно обвенчаться в тюрьме. Срок визы истекает, денег на билет туда – и обязательно – обратно, нет. Тина просит продать двухкомнатную квартиру. Встала перед ним на колени. За что ему такая мука. Болезненная идея Тины – ехать вдвоем в Париж, отыскать Люка, Жиннет, Жака и, угрожая оружием, требовать деньги. Легла в постель и была далека.
Обожженные Андаманами, больше они не встречались и не говорили по телефону.
Ошибка фараона
Летом 1989 Семен получил отпуск и решил ехать в Израиль. Не в
Дошла до Екатеринбурга, где Семен родился и с переменным успехом живет, московская газета. Семен был взбешен. Нина В. написала о поездке с мужем, известным физиком, в Екатеринбург. Физик пропадал в научном симпозиуме, израильская журналистка Нина В. смотрела по сторонам: «… толпы хмурых, ничем не занятых, плохо одетых людей на улицах: нервозная дерзость и тупость – пишет она. – На пригорке у больницы расположились старики. Они дождались конца больничного обеда и вперегонки бросились доедать. Помчались с холма в колясках и на задах». Нина В. пытается выбраться из городского центра в бывший дачный поселок, где проходит симпозиум. Электрички идут без расписания, она нанимает частника. Старые «Жигули», конечно же, с грохотом разваливаются. Нина В. не отчаивается мрачной действительностью, едет в пригородном автобусе «куда шоферу надо». Мир ватников, мешочников, податливых молодаек, пьяных выпученных глаз. Наконец, банкет по окончании симпозиума. Полуголодные уральские профессора и доценты мигом сметают столы (так у автора) и довольно быстро напиваются. Поименованы закуски и блюда, которых русские ученые не едали.
Взбешенный маниакальным бредом, и сам на симпозиуме бывший, Семен спросит Нину В, в какой стране и когда она была, в том ли городе.
За разоблачениями в Израиль Семен не поехал. Не так он политизирован, чтоб отпуск загубить. Но о статье Нины В. вспоминает с омерзением.
Едет в Италию, без жены Кати. На двадцатом году семейного счастья узнал, что жена без него и недели не проживет, предвечные узы связывают их; Катя молчаливая раба настроений мужа, к Италии не ревнует… должна быть с ним. Поехал один.
Тур начался в Вероне. Утром, съев необъятную неизбежную пиццу, Семен пошел за толпой. Шли женщины средних лет и привели его к дому Джульетты. (На многих языках «Ромео и Юлия»). Тесный дворик, стена без окон и небольшой балкон. Минут через десять явилась на балконе девушка в старинном платье цвета болотной воды. Улыбнулась толпе и скрылась за дверной занавесью. За ней слышен разговор, звон посуды.
– Четырнадцать лет было Джульетте, улыбчивая Юлия вдвое старше – подумал Семен. – Не настроишься на высокую поэзию.
Юлия Шекспира стояла на этом балконе и всю ночь говорила с Ромео о любви. Он мог бы спрятаться внизу, где Шекспир полагал густой, пахнущий ночными цветами сад, и сейчас стоит в тесной толпе Семен. – Утром их тайно обвенчал плутоватый священник. Жених, ненавистный роду Капулетти, уже венчанный муж, готовил веревочную лестницу, чтобы через этот одинокий балкон подняться к первой брачной ночи. Бронзовая статуя Джульетты в углу двора. Женщины, да и мужчины гладят ее обнаженную правую грудь. Таков обычай. Грудь блестит на солнце ярко натертой медью.
Тоскливо.
Верона, ночь. На площади у дворцовой стены спят раскрашенные великаны – туристские автобусы. Взошла желтая большая луна. Каменные трибуны амфитеатра вокруг Арены, где сражались гладиаторы. Женщины – гладиаторы, и гладиаторы – карлики.
На Арене сегодня дают «Аиду» Верди, за тем Семен и приехал. С первыми звуками оркестра тысячи людей зажгли тонкие свечи. (Их раздавали при входе). Красиво. Каменные сиденья хранят дневное тепло. Слова итальянских арий мало значат для Семена, редко слышны известные: любовь, смерть.
Вспомнились томление и страх первой любви. Было на параде мод, может быть первом в тогдашнем Свердловске. Вика на подиуме остановилась левым коленом вперед, будто стремилась выйти в зал, и заключительный поворот головы. Каштановые волосы разлетелись веером и блеснули в свете рампы зеленоватые глаза. Семен погиб навсегда.
На подиуме Арены ди Верона, меж тем, Анна Нетребко и Плачидо Доминго темпераментно поют о любви. Плененная дочь эфиопского царя Аида и Радомес, начальник дворцовой стражи фараона.
– От любви голову потерял – сказал сосед по скамье, пожилой и опрятно – старомодный.
– Кто потерял? – очнулся Семен. Пятнадцать тысяч зрителей вместила Арена, волею судьбы двое русских оказались рядом.
– Радомес. Рассудите, должность его секретная, да встречается ночью с военнопленной, диссиденткой из враждебной страны – Аидой.
Он нанялся в Дом моделей прислугой за все: рабочий сцены, электрик, осветитель. Каждый вечер видит Вику. Модель: с подиума раздеться, подают очередное платье, курнуть зажженную сигарету, в зеркало глянуть – пошла от бедра. На все две минуты. (Не забыть платье надеть, в белье не выйти). Часа через два косметика на их лицах жухнет серыми пятнами. В гонке дивы не стесняются мужчин, вычеркивают из сознания. Сема видел Вику за кулисами в белье и с сигаретой, заговорить с ней не одетой не смог. В конце сезона она подошла. Отец отдал Семену «жигули – копейку»,
– О чем вы мечтаете – сказал сосед. – У нас свидание Радомеса с дочерью фараона Амнерис. Она его любит, а он ее… так. Смотрите, Аида их засекла. А ведь на сцене до взвода солдат охраны!
Семена призвали в армию. Время течет то плавно и скучно, то бурлит: маневры, то полроты в самоволке, то стрельба на посту. Семен вышел в деды и нашил на погоны лычки. Вики не видел года полтора, еще год не увидит. Она пишет редко. Случай помог.
Летом загнали Семена дальний полевой склад охранять. Под деревянными навесами панцирные кровати, ржавые печки – буржуйки, плащ – накидки против атомной войны. Сослан, декабрист в лесной глуши. Палатка в полный рост, жратву на неделю привозят. В помощниках у Семы рядовой Вася Колесников. Вася наладился менять в соседнем селе армейскую селедку на яйца, молоко, что-нибудь с огорода. С учительницей пропадал, Сема оставался один. Всю армейскую жизнь не хватало ему одиночества. Оно и есть свобода.
К вечеру жара спала. Солнце в поперечных полосах облаков садилось за лесами. Неурочный звук мотора. Машина скребет днищем забытую дорогу. Солдат – шофер открывает дверцу «волги», вытекают тонкие женские ноги неописуемой длины. Связистка Тоня, на клавишах штабного аппарата нежными пальцами играет. Высокая, хрупкая русая женщина, мило изящная и молодая, она нравится Семену.
– Полигон, смирно! – кричит он, завидя командира полка Маклакова. Хотя ближе двадцати пяти километров в округе солдат нет. Полковник мнется, пока шофер и сержант отойдут, и ныряет вслед за Тоней в палатку. Жарко им там будет. Шофер вынимает раскладные удилища.
– Пойдем у озера посидим. Тонька кричать будет, страх. Не первый раз вожу, наслушался.
Темнота загустела под высокими елями. У палатки горел костер. Маклаков снял китель, сапоги и портянки. Остался в галифе, завязанных на щиколотках тесемками, и в белой майке. Тоня, увидя Семена, поднялась в палатку. Сема сунулся было ей разыскать свечу, Маклаков остановил взглядом. Он разлил водку.
– Сержант, отойдем, поговорим. Сегодня ты все узнал – и забыл. Десять дней отпуска, не считая дороги.
Обезумели Маклаков и Тоня. Гарнизонные жены в куски порвут.
– Война! Фараон назначил Радомеса командующим эфиопским фронтом! – воскликнул обиженно сосед. – Кадровая ошибка фараона.
– Вы офицер? – тихо спросил Семен.
– В отставке. Кадровая ошибка нашего фараона.
…Забежать на час домой, гимнастерку сбросить. И в уют и тишину Викиной квартиры.
– Викуля, редко писала.
– Тебя, дурака, ждала.
Пошла безоглядная, нежная, жестокая любовь, до боли и бессилия.
Утром вошла Анна Никитишна, мама. (Тещей ее называть? – подумал Семен). Покосилась на растерзанную постель.
– Дело ваше, я не ханжа. Подумай: знакомые Вики кончают университет, сколько девушке на подиуме метаться. И сколько тебе, Семен, еще служить? Мне кажется, у вас с Викой нет перспектив. Решайте, решайте сами. Тонная и интеллигентная дама.– Хорошо сработала внешняя разведка эфиопов – продолжал сосед. – Пока вы витали под музыку арф, Аида склонила Радомеса к измене. Собрались бежать. Я подозревал его еще со второго акта. В последний момент генерал передумал и сдался древнеегипетским жрецам. Слабак, не достойно офицера, задумал – беги. Получил вышку: заживо замуровали в темнице. Вместе с Аидой, она, правда, по любви за ним пошла.
И затихающие арии из темницы слышит отвергнутая фараонова дочь Амнерис.
…Вернувшись наконец домой, Сема узнал: Вика замужем и ждет ребенка. Достала ее тонная мама. Вика позвонила:
– Поедем на дачу в последний раз, сейчас еще можно. – Поздней осенью за городом холодно и совершенно пустынно. Сыплет крупный ленивый снег.
На даче ставни закрыты, сумрачно и нежило. Обнимая ее уже заметный живот… Как оглохший человек всю жизнь помнит звуки, Семен всюду помнит Вику. Моделька моя.
В Вероне Семен забыл о несчастной Нине В. Освободился от нее. Не из горечи ли плодов жизни черная накипь. В конце концов видеть мир черным так же плохо и неудобно, как носить розовые очки.Vtorogodnik.ru
Встретились одноклассники через много лет. Феликс точно знал – семь лет прошло, как они пили на выпускном и потом кричали песни под дождем. Рядом со школой заросшее кладбище. В светлых сумерках на тесной аллее, в ногах почивших в мире праведников и грешников, сыграли в футбол. Мяч ударялся в могильный крест и отскакивал. Игра продолжалась, это называлось: пас от покойника. В тот вечер недозволенные бутылки зарыли, до времени, в крупный и грязный кладбищенский песок. Феликса послали и когда он с двумя бутылками перелезал забор, в школьном дворе выстрелила ракетница. Все на миг озарилось багряным. Власов по прозвищу Тупой стрелял не в Фелю, но ракета пошла близко. Повалился с двумя бутылями на школьный двор. Позже вечером он украл у Власа ракетницу и три патрона. На ту ночь (ребята рассказывали) Майка, Шура и Таня поставили расстаться с невинностью. Но не с Фелей же.