Кронпринцы в роли оруженосцев
Шрифт:
…С главным атомщиком страны и моим однофамильцем мне довелось познакомиться в силу бюрократических обстоятельств. Лет за восемь до Чернобыля по работе в Совете министров РСФСР я был связан с проработкой периодически возникавшей идеи создания в России, как и в других республиках, своей Академии наук. Предложение это не получило поддержки руководства КПСС, но зато было решено укрепить региональное центры науки в Новосибирске, Ростове, на Дальнем Востоке, на Урале.
В соответствующих научных центрах и проходили обсуждения, как повысить уровень работы российских научных учреждений. На некоторых из таких совещаний выступал председатель Совмина России Соломенцев, и я как его помощник участвовал и в подготовке выступлений, и в
Как-то после совещания в Новосибирском академгородке засиделись за ужином в резиденции Соломенцева. Анатолий Петрович выпил установленные им для себя в качестве нормы две небольшие рюмки водки. Снял пиджак с четырьмя Звездами Героя Соцтруда, повесил на спинку стула. Через какое-то время стал собираться к себе в гостиницу. Я как самый молодой из сидевших за столом четырех участников застолья кинулся помочь Анатолию Петровичу надеть пиджак и плащ.
Академик остановил меня:
— Не надо. Это как раз то немногое, что я могу еще делать сам.
Видимо, это была не сиюминутная импровизация, а уже сложившаяся формула, показывающая, что Александров здраво оценивал свои угасающие возможности.
Руки его слушались с трудом, долго не попадали в рукава. После останавливающей реплики ни я и никто другой не решились прийти на помощь. Потом пуговицы плаща почему-то не слушались пальцев и не попадали в нужные петли. Наконец рукава и пуговицы нашли свои места. Академик выглядел бодро. И вместе с тем сказанная им шутливая фраза формировала портрет старика. Крепкого, с цепким взглядом и с сознанием естественных возрастных обстоятельств, включая неизбежный недостаток сил…
…На совещание 28 апреля 1986 года секретарь ЦК В. А. Медведев, помощником которого я работал в то время, ушел, не успев взять некоторые справочные документы о реакции в соседних странах на Чернобыльскую катастрофу. Условились, что я их принесу, как только они будут готовы. Мой пропуск делал для меня проход свободным всюду. Когда я принес материалы, совещание еще не началось. Приглашенные стояли, разбившись по группам. Все обсуждали одно и то же. Медведев разговаривал с Анатолием Петровичем. Разговор продолжился и при мне.
Александров, как всегда, был категоричен и, видимо, проговаривал те идеи, с которыми он намеревался выступить перед Горбачевым.
— Ни черта это не атомный взрыв, — говорил Анатолий Петрович и резал воздух руками. — Ни взрыва, ни выброса не может быть; обыкновенный пожар; относиться к нему надо как к таковому; скандинавы подняли панику, чтобы поднять цену своей компетентности; массового заражения, о чем они говорят, принципиально не может быть.
Главного атомщика никто не перевивал. Видимо, когда-то сложившуюся позицию он еще и мог отстаивать самостоятельно. Посмотреть на дело своего ума и таланта с какой-то иной, критической точки зрения было трудно. Ну, а ценой старости здесь был не запутавшийся рукав
ТАК КТО ЖЕ ИЗ НАС «ГЕМОРРОЙ ТРУДА»?
Когда В.М. Фалина назначили в 1987 году заведующим международным отделом ЦК КПСС, а я стал работать в том отделе консультантом, моя острая на язык жена выпалила:
— Разве можно идти на работу, где начальник с таким опрокинутым лицом? Тут его по телевизору показывали. Глаза в синяках, щеки впалые, волосы слипшиеся, говорит никого не видя. Геморрой труда какой-то. С таким загробным видом надо только за катафалком идти, а он будет красным флагом размахивать. Вот увидишь, ваш отдел разгонят вместе с ним, а то и весь ваш гаженый ЦК.
Естественно, я возразил против такой глупой физиог-номистики, да еще выраженной с навеянных перестроечными ветрами враждебных позиций. Сказал, что Фалин — человек с выдающимся светлым умом, прекрасный аналитик, крупнейший специалист по отношениям с Западом и особенно с Германией. Интеллигент с глубочайшими знаниями некоторых направлений искусства. Его даже в Эрмитаж приглашают в экспертные комиссии по части старого русского фарфора.
В общем, отбил атаку злопыхательства на домашнем участке общественной борьбы. А поскольку каждый дом тогда отражал повсеместное брожение умов, то вскоре пришлось не раз в частных разговорах и официальных аудиториях сталкиваться с подобными предубеждениями и излагать свое сложившееся мнение.
К тому времени мы были знакомы с Фалиным более тридцати лет. Еще в 1956 году вместе работали в хитрой организации под названием Комитет информации, где переплетались различные слагаемые внешнеполитических служб советского государства. Бывал у него в гостях в Бонне, где он работал советским послом. Пытался помочь ему в решении свалившихся бытовых вопросов, когда его выставили из аппарата ЦК КПСС, а я служил помощником главы правительства Российской Федерации.
Когда Фалин стал моим начальником в международном отделе ЦК, самым трудным для меня было не вести разговор с ним на «ты» в присутствии посторонних. Для этого я стал говорить о нем только в третьем лице. Как ни странно, за три года этот стиль удалось выдержать до такой степени, что даже бывая часто с ним один на один, я говорил о нем как о какой-то абстрактной фигуре, бесфамильном заведующем отделом.
Через год или полтора Фалина избрали секретарем ЦК и он предложил мне вернуться на бывшую когда-то у меня должность помощника секретаря. В такой связке мы и встретили с ним август 91-го года.
Напряжение в руководстве КПСС достигло предела. Нарастал конфликт между Горбачевым и той частью политбюро, которая выступала за решительные меры борьбы против Ельцина и шедшего с ним руководства Москвы в лице Попова и Лужкова.
Фалин не входил ни в одну из группировок. Но, видимо, его пытались перетащить на свою сторону деятели, стоявшие в оппозиции к Горбачеву. По крайней мере, с ним велись какие-то разговоры и он был в курсе возможных осложнений. Хотя, скорее всего, — в общем плане.
Его осведомленность сказалась на моем решении, или вернее сказать — нерешении поменять работу. Примерно в июне 91-го мне позвонил мой давний коллега и товарищ еще по работе в группе консультантов Г.С. Остроумов, который к тому времени работал референтом у Горбачева то ли по линии его президентской должности, то ли как у Генерального секретаря ЦК КПСС. Тогда это тесно переплеталось.
Остроумов сказал мне, что создается должность заведующего пресс-центром ЦК КПСС, по положению равная заместителю заведующего идеологическим отделом. В его разговоре был заложен вопрос, кого бы можно было порекомендовать на эту работу. Я сказал, что он может рассматривать и мою кандидатуру, поскольку помощни-ческие обязанности порядком надоели. Остроумов ответил, что поддержит такой вариант.