Кровь и почва русской истории
Шрифт:
Значит, русскость – это кровь и ничего больше? Ну отчего же! Конечно, русский язык и культура, природа и территория, общность исторической судьбы, - в общем, все известные критерии русскости, - имеют известную цену. Но только в привязке к биологии, которая не просто отправная точка или фундамент, а несущая конструкция всего здания русскости.
Как же так?
– возразят мне. Ведь русские в подавляющем большинстве склонны определять этническую принадлежность по культурно-историческим и психологическим, а не биологическим критериям, «почва» для них важнее «крови». Я охотно с этим соглашусь, тем более что таковы данные многочисленной социологии[83]. Отмечу, правда, что в последнее десятилетие наметилась отчетливая тенденция валоризации (повышения ценности)
Но дело в том, что ответы людей на вопросы социологов не имеют ровным счетом никакого отношения к этничности, понятой биологически. Разве наша анатомия и наши гены зависят от того, что мы думаем о себе? Если бы подобная зависимость хоть в малейшей степени существовала, как тогда быть с теми, кто в последней переписи населения назвал себя «эльфами»? (Были, были такие!) Разводить конструктивистскую «бодягу» о (само)приписывании как основе этничности, бредить о «дрейфе идентичности по новым культурным конфигурациям»? Или в экстазе политкорректности радоваться рождению на Земле новой расы?
Более того, даже рафинированно культурнические и максимально очищенные от «крови» определение русскости все равно содержат имплицитные биологические характеристики.
Попробуйте наложить эти определения на современную нам реальность, и вы увидите следующее. Даже человек, блестяще владеющий русским языком и выросший в России, не будет признан русским подавляющим большинством наших соотечественников в случае резкого отличия его внешнего облика от того, который русские считают присущим себе. У визуального «чужака» исчезающе малые шансы, что его сочтут русским, как бы он ни любил Россию, русскую культуру и русских женщин. И это никакой не расизм, а врожденный биологический механизм идентификации: человеческое лицо, антропологические признаки с незапамятных времен играли жизненно важную роль в формировании категорий идентичности. Насчет жизненно важной роли это нисколько не преувеличение: визуальный «чужой» в древности не мог не восприниматься как угроза. «Радикальное отличие всегда таит в себе смертельный риск», - эта аксиома запечатлена в человеческих генах. Время, культура и цивилизация сгладили остроту реакций, но не элиминировали биологический механизм, обеспечивший выживание человека.
Общечеловеческая архетипическая оппозиция «мы – они» в случае с этнической группой реализуется, в том числе, через визуальное сравнение «нас» как фенотипической и этнической нормы с «ними» - отклонением от этой нормы. Причем фенотипическая норма неразрывно связана с эстетической оценкой: «мы», по упоминавшимся свидетельствам антропоэстетики, подразумевается и идеалом красоты.
Формировавшийся в праистории фенотипическо-эстетический норматив и соотнесение с ним «других» могут служить примером этнического архетипа как проявления базового общечеловеческого архетипа. Чужак фиксируется инстинктивно, без осознания различий. И чисто внешние, антропологические характеристики критически важны для этнической идентификации. Тело не соединяет, а разъединяет. Как говорится в одном популярном анекдоте: бьют не по паспорту…
Культурно-исторические и психологические критерии русской идентификации имеют мощную биологическую подоплеку, а иллюзия свободного выбора русскости существует в силу неосознаваемого характера этой подоплеки. Разумеется, биологическая ассимиляция не единственный (хотя, возможно, наиболее важный) канал включения в русскость, присоединения к русским. Культурная ассимиляция также весьма важна. Однако в действительности эти пути не противостояли, а дополняли друг друга: межэтнические браки вели к культурной ассимиляции в русскость, аккультурация становилась первой ступенькой к породнению с русскими, к биологической ассимиляции.
Вот как эта теоретическая схема выглядит в истории. По весьма приблизительным оценкам Виктора Козлова, за годы Советской власти к русским себя причислило около 15-20 млн. человек, не меньше
А вот канал культуры. В СССР сформировалась многочисленная группа людей, сохранивших нерусскую национальную принадлежность, но принявших русский язык в качестве родного. Перепись 1989 г. насчитывала до 15,8 млн. человек таких русскоязычных, причем основную их часть составили украинцы (8,3 млн.) и белорусы (2,9 млн.). В перечне принявших русский как родной язык важное место занимали также евреи (1,2 млн. человек), татары (1,1 млн.) и немцы (1 млн.) [84].
Из приведенного понятно, что не стоит преувеличивать степень свободы перехода из одной этнической группы в другую: обычно это выбор национальности одного из родителей и/или смена национальности на генетически и культурно близкую. В советскую эпоху основной резервуар ассимиляции в русскость составляли украинцы и белорусы – народы, максимально близкие к русским в генетическом и историко-культурном отношениях народы.
Таким образом, культурно-психологическое и биологическое определения русскости при своей внешней противоположности на практике в большинстве случаев совпадают. Говоря языком логики, объемы этих понятий в значительной части пересекаются, хотя они и не тождественны (не совпадают полностью).
Специально обращаю внимание: биологическая и культурная русскость соотносятся, пересекаются, но не совпадают полностью. Русский ребенок, выросший в американской семье, останется русским по своей биологической сути, но в культурном отношении станет англосаксом. Правда, уже его дети, а тем более внуки, изменят не только свою культурную, но и биологическую идентичность, ведь они с высокой вероятностью вступят в брак с американцами, а не с русскими.
Может ли человек, нерусский в биологическом смысле, внести вклад в русскую культуру? Конечно! Ведь культура и язык представляют автономные сферы, в них могут реализоваться люди любой этничности, главное – хорошо усвоить эту культуру и язык и иметь талант. Скажем, евреи Пастернак и Левитан внесли выдающийся вклад в русскую культуру, а русский Набоков – в американскую литературу. Но ведь Набоков не стал англосаксом, почему же Пастернак и Левитан непременно должны считаться русскими? Вопреки известному утверждению Петра Струве, участие в русской культуре не делает человека русским.
Никакая аккультурация не превратит человека в русского, если не будет сопровождаться биологической ассимиляцией. «Невозможно представить себе фантастическую картину построения русской нации… посредством смоделированного союза “детей разных народов”, тщательно штудирующих православный катехизис и Пушкина, старательно выводящих хором: “Степь да степь кругом…” или “О, дайте, дайте мне свободу…”[85]»
Предвижу возмущенные крики: так сколько же должно быть крови в человеке, дабы считать его русским? Что, к циркулю прибегать? - Зачем же, можно и к биохимическому анализу.
Но если без эпатажа, то в контексте массового восприятия ответ очевиден: русской крови в человеке должно быть столько, чтобы не только он сам, но и окружающие воспринимали его как русского. В любом случае доля русской крови не может быть исчезающе малой, иначе ситуация приобретет абсурдный характер, как с одним моим критиком. Этот эпизод настолько характерен, что о нем стоит рассказать.
Критиковал как-то один достойный ученый муж предложенное автором биологическое понимание этничности, правда, в качестве самого веского аргумента почему-то взывая к тени д-ра Розенберга, а не к современной науке. А завершил критику приблизительно таким пассажем: у меня дед русский, значит, я имею право говорить от имени русских, и вообще кровь деда делает меня ужасно смелым. По-русски это называется «начал за здравие, а кончил за упокой»: критиковал понимание этничности по крови, а затем начал высчитывать собственную долю русской крови; отрицал значение этнической наследственности, а потом фактически признал, что вся его смелость досталась от русского деда.