Кровь и почва русской истории
Шрифт:
В полной мере сохранила свое значение для русского сознания и константа дуализма Запада, хотя само содержание этого дуализма изменилось. На этот раз водораздел проходит по оси «опасность-безопасность». «Проявляется различное отношение значительного числа россиян, с одной стороны, к странам Западной Европы, которые, как правило, не воспринимаются в качестве военно-политической угрозы и, с другой стороны, к США, которые традиционно ассоциируются с такой угрозой. Образ Запада в массовом сознании россиян в данном случае как бы раздваивается, разделяется на образ Западной Европы и образ США, которые оцениваются и воспринимаются по-разному»[336]. Данное наблюдение относится к 2001 г. После нападения США на Ирак, против чего выступали поддержанные Россией Франция
Предпочтение Европы подкрепляется также ее статусом главного торгово-экономического партнера России и преобладанием человеческих контактов именно с этой частью Запада, а не с США[337].
В ретроспективе последних 10 лет доля положительных оценок США у российских респондентов неуклонно уменьшалась при не менее неуклонном росте отрицательных оценок: в 2003 г. число положительных оценок более чем в два раза превышало число отрицательных (55,7 % против 24 %). В то время как соотношение положительных и отрицательных оценок Франции и Германии оставалось относительно устойчивым при очевидном преобладании положительных. Однако негативизация облика США не спровоцировала драматического роста русской враждебности в отношении этой страны и даже отрицательной оценки перспектив российско-американских отношений. Опасаясь усиления военно-политического влияния США в мире, наши соотечественники не были склонны считать значимой угрозу ухудшения отношений между двумя странами; относительно больше их беспокоила возможность падения курса доллара! [338] США для русского общественного мнения несравненно меньшая угроза, чем жупел исламского фундаментализма.
В целом русский антиамериканизм носит политически умеренный, пассивный и исключительно вербальный характер. Он не имеет таких экстремальных проявлений, как террористическая активность, и не поднимается даже до уровня массовых публичных акций антиглобалистского толка. В интеллектуально-идеологическом и организационно-политическом плане современный русский антиамериканизм ничем не обогатил мировой антиамериканизм; наоборот, он питается импортированными идеями и концепциями, активно использует интеллектуальную аргументацию, рожденную в самих США[339]. По части отношения к Соединенным Штатам современные русские демонстрируют образцы умеренности и реализма, тем более ошеломляющие ввиду еще свежей в памяти недавней тотальной конкуренции двух мессианских сверхдержав.
В контексте дуалистичного Запада русские в целом тяготеют к европейской континентальной (условно – социал-демократической) модели организации социально-экономической жизни, имплицитно или явно противопоставленной англосаксонской либеральной модели. Однако ассоциация с Европой далеко не полная, потому что в части восприятия пространства, по некоторым важным ценностным ориентациям и культурным моделям русским гораздо ближе американцы, чем европейцы. Тем не менее, этот разброс остается в рамках западного вектора.
Магистральный вопрос цивилизационного самоопределения России: считать ли ее частью Европы или же особой цивилизацией? На первый взгляд, эта фундаментальная дилемма решается отечественным массовым сознанием в пользу русской особости. По опросам различных социологических центров, с конца 1990-х гг. около трех четвертей населения России устойчиво поддерживали тезис: «Россия – особая цивилизация, и западный образ жизни в ней никогда не привьется». В то же время доля наших соотечественников, считающих, что Россия должна жить по правилам, принятым в современных западных странах, составляла около 1/5. Если к этому добавить, что с началом нового века в общественном мнении возобладала идея «особого пути» России, картина, кажется, приобретает завершенный характер[340]. Однако, как говорится в скабрезных сценах американских комедийных фильмов: «Это не то, что вам кажется».
В действительности мы имеет дело с устойчивым, воспроизводящимся на каждом новом крупном историческом этапе
Парадоксалистская формула российской цивилизационной идентичности имеет и убедительное социологическое подтверждение. «Практически 2/3 россиян считают Россию естественной частью Европы и полагают, что в дальнейшем она будет теснее всего связана именно с этим регионом мира, тогда как число активно проповедуемого сегодня (опрос проводился в марте 2000 г. – В.С.) евразийства составило не более 1/3. Уровень значимости для россиян азиатских стран в целом сравнительно невелик. Само слово “Европа” в ассоциативных рядах массового сознания россиян окрашено значительно позитивнее, чем “Азия”…». К этому стоит добавить зафиксированную всеми социологическими службами преобладающую ориентацию русских не только на западные потребительские образцы, но и на западные модели общественного устройства.
Расшифровка концепта «евразийства» показывает, что отечественное массовое сознание вкладывает в него совсем не тот смысл, что идеологи и теоретики этого маргинального интеллектуально-идеологического течения. Для русских «евразийство» не особая цивилизационная идентичность, а, прежде всего, недостаточно цивилизованный, недоевропейский (и именно в этом смысле азиатский!) характер отечественной экономики, а также некоторые особенности русского национального характера. В том, что касается культуры, которой во всех известных определениях цивилизаций отводится ключевая роль, подавляющее большинство русских придерживается мнения о европейской природе отечественной культуры.
В той степени, в какой социология фиксирует «евразийскую» тенденцию массового сознания, она оказывается по преимуществу (если не исключительно) рационализацией ощущения, что русские все-таки не вполне европейцы. Но при этом они чувствуют себя несравненно ближе к Западу, чем к Востоку, и материальные факторы в этом выборе не имеют значения. Ни одна из стран Азии, включая сверхразвитую Японию, не рассматривается русскими как желательное место эмиграции[341].
На исходе XX в. Восток перестал играть ту двойственную роль, которую он имел для русской цивилизационной идентичности вплоть до 1990-х гг. С одной стороны, наличие обширного «внутреннего Востока» в составе континентальной империи порождало естественные предположения о ее незападной или, как минимум, дуалистичной (западно-восточной) природе. С другой стороны, «цивилизаторская миссия» на Востоке служила ключевым аргументом в пользу западной идентичности России. Она несла Востоку плоды западного «просвещения», точно так же, как до этого защищала Запад от натиска восточных «варваров».
«Внутренний Восток» исчез с необычайной легкостью и быстротой, подтверждая, что русские уже давно тяготились этой ношей. Хотя для тех из них, кто был брошен в Закавказье и Средней Азии, освобождение от «миссии белого человека» стало трагедией. В исторический архив была сдана советская идея лидерства в отношении бывшего колониального Востока. Попытки ее реанимации в некоторых неоевразийских концепциях лидерства (или со-лидерства) России в мире Юга в его противостоянии Северу не находят позитивного отклика в массовом сознании.