Кровь и свет Галагара
Шрифт:
— Я сам буду с ним говорить. Од Лат, прикажи моей свите готовиться к выезду и пусть поднимут голову сарпа.
— Не смею возражать Великому Син Уру. И все же, почему ты не прикажешь вести переговоры мне? Отчего бы тебе не поберечься на этот раз? Ведь враг вероломен.
— Ты будешь со мною, мудрый Од Лат. Но только царь может требовать разговора с царем. Если Шан Цвар не захочет выехать ко мне, у него не будет никакого оправдания, и его намерения сразу откроются нам. Если же переговоры состоятся, я на месте решу, в чем уступать крианам.
— Ты прав, как всегда, государь. Я удаляюсь, чтобы передать твою волю витязям
Несколько рофов спустя, ворота крепости распахнулись и оттуда выехал небольшой отряд с воздетой впереди на копье головою белого сарпа. То Великий Син Ур в сопровождении советника Од Лата и свиты устремился навстречу крианскому войску. Вскоре, когда им оставалось не более половины атрора до крианских рядов, из них выделилась царская свита во главе с самозванцем и приблизилась к свите Син Ура. Властелин Цли заговорил первым.
— Мы приветствуем великого государя Шан Цвара в наших пределах. И недоумеваем, отчего пришел он вместе со своими несметными войсками. Хорошо ли это — не успел занять престол, и уже нарушаешь с таким трудом установленный мир?
— И мы приветствуем Белобрового Син Ура в пределах, каковые он считает своими, — отвечал выдававший себя за Шан Цвара. — Мы тоже ратуем за прочный мир. И кто же виновен в том, что его основание приходится закладывать с оружием в руках? Разве ты, Белобровый Син Ур, не воспользовался малодушием покойного крианского государя, чтобы вырвать у него мир на выгодных для себя и несправедливо ущемляющих Крианское царство условиях?
— Готов признать, что так оно и есть. А все же хочу напомнить тебе, Шан Цвар: я мог бы и не заключать этого мира с Цфанк Шаном, мог бы с боем взять Корлоган и порт Эсбу, прижать к горам Шо и полностью уничтожить Крианское войско, мог бы двинуть своих храбрецов на Саркат и еще до начала зимы захватить все Крианское царство… Но будь по-твоему, если лишь справедливости ищешь ты в этих землях. Мир настолько мне дорог, что на сей раз и я могу уступить. Скажи только в точности, в чем ты ждешь от меня уступок.
— Рад слышать и надеюсь, так или иначе мы сойдемся. Однако прежде времени не следует нашим вникать в эти переговоры. Поведем же их с глазу на глаз.
Белобровый Син Ур выразил согласие, оба они стремя в стремя отъехали в сторону и несколько рофов говорили между собой неведомо о чем. Затем самозванец первым повернул своего гаварда и пустил его вскачь, направляясь к своим войскам. Следом устремились и все остальные криане.
Безмолвно приблизился великий царь к своему советнику Од Лату, прижимая руку к груди, а приблизившись — молвил:
— Теперь войны не миновать. Будь проклят вероломный Шан Цвар и все его семя на тысячу зим! Сбылось предсказание Су Ана!
Тут повалился он прямо в объятья Од Лата, и только тогда увидел советник, как по светло-зеленому царскому ерсулу расплывается темное кровавое пятно.
— Ко мне! Государь ранен! — вскричал он во гневе и скорби. И в тот же лум витязи свиты, обнажив триострые цохлараны, особенным строем сомкнулись, окружив государя, готовые сражаться и умереть ради его спасения. Но было, увы, слишком поздно.
— Приказываю… отходить в крепость, — едва слышно произнес Син Ур. — В сражение не вступать. Ваши жизни еще пригодятся.
Бережно уложили его, уже потерявшего память, в широкий плащ, концами привязанный к седлам двух боевых гавардов и так везли до самых ворот, зорко следя, нет ли позади погони. А
— Од Лат, я должен умереть в Айзуре.
В считанные афусы во исполнение царской воли были отобраны и запряжены в широкие сани, обитые изнутри белой таранчой, лучшие в Сторе гаварды числом шесть. Царя, чья рана была перевязана скорыми и умелыми руками, уложили в сани на меховую груду. Советник Од Лат устроился бок о бок с ним и в любой лум готов был прийти на помощь. Лихая дюжина отборных воинов во всеоружии приготовилась сопровождать до столицы своего государя.
Но Син Ур, с трудом одолевая настигающую его тяжесть, нахмурился и приказал:
— Пусть шестеро будут со мной, не считая советника. Стору — стоять насмерть.
И никто не посмел его ослушаться. Всего лишь полдюжины всадников охраняли, как могли, дорогую для каждого цлиянина, но, увы, быстро угасавшую жизнь по дороге из Стора в Айзур. А многие зимы спустя, вот еще и такие строки были сложены в память об этом скорбном событии:
Тайно блеснуло ведомое черной рукой лезвие, Кровью Син Ура, насытившись, прянуло прочь подлое, взоры затмило, багровый поток отворив, лезвие, Ранило страшно сиротством сердца храбрецов подлое, Но не сломило стремительной ветви добра лезвие, Не утопило огня боевого в слезах, подлое, Лишь притупилось, позорное дело свершив, лезвие, и потеряло обманом добытый закал, подлое.Случилось так, что в тот же вечер, когда привезли умирающего Син Ура, прибыл в столицу и сын его, царевич Ур Фта, сопровождаемый верными своими друзьями — чудесным Трацаром, доблестным Витязем Посоха и невидимым Кин Лакком. Был с ними и опальный крианский царевич Шан Цвар, чье имя по неведению извергалось в тот день из уст любого цлиянина вкупе с хулой и проклятьями.
Ур Фта, услыхав страшную весть, сдержал рыдания и поспешил в царские покои вместе с Трацаром, оставив других спутников своих на попечении Советника Од Лата. Опустившись на колени пред ложем Син Ура, припал он лицом к его ослабевшей руке и омыл ее горькими слезами.
— Нет, — сказал ему Трацар. — Этой раны мне не залечить. Слова она не услышит.
Вновь радость и скорбь повстречались в цлиянской столице. Вернулся царевич, живой и невредимый, но умирал великий царь, сраженный коварным врагом. Радость была отравлена скорбью, но и скорбь умерялась радостью.
Син Ур, увидав перед собой сына, просиял и вздохнул с облегчением. Тревоги оставили его сердце. Теперь он хотел одного — чтобы боль, раздиравшая грудь, поскорее утихла. И знал, какую цену придется ему за это платить.