Кровь королей

Цормудян Сурен Сейранович

В домах Арпелии было мало дерева и много камня. Здания росли будто сами собой, подражая скалам, а некоторые были вырублены прямо в этих скалах. Дома шли уступами, как зрительские ряды на тассирийской арене, и соединялись узкими мощеными улочками и выдолбленными в горе лестницами. Между двумя горами было перекинуто несколько мостов и пара акведуков, по которым в город поступала вода из родников. Один мост, самый большой и старый, стал улицей: на нем стоял ряд похожих друг на друга домов с острыми крышами. Выше всех городских зданий, чуть

в стороне, расположилась цитадель вестников с узнаваемой башней.

Обитель послушниц богини красоты, женственности и милосердия, имя которой носил город, отсюда нельзя было увидеть. Насколько помнил Вэйлорд, обитель находилась на северном склоне левой горы.

– Элисса, – тихо сказал он.

– Да? – едва слышно отозвалась принцесса.

– Взгляни, какой прекрасный вид отсюда открывается на Арпелию.

Девушка молча смотрела на горы, на Арпелию, на мосты и акведуки.

– И вправду красиво, Нэй, – наконец сказала она. – Как только все это построили среди крутых скал?

– Когда у людей есть цель, то гранит для них податлив, словно глина, моя принцесса.

– Наверное, ты прав. – Элисса вздохнула. – Значит, мы почти пришли?

– Да. Осталось совсем немного.

Она с грустью посмотрела на Вэйлорда.

– Что тебя так печалит? – спросил опальный десница.

– Сама не знаю, Нэй. Отчего-то мне жаль, что наш путь подходит к концу.

– Зато скоро ты будешь в безопасности.

Впрочем, и самому Вэйлорду было отчего грустить. Очень скоро ему предстояло оставить Элиссу и отправиться обратно на юг. За тайной грамотой. И за возмездием. Еще недавно Нэйрос заботился о принцессе из чувства долга и мечтал поскорее спрятать ее в обители. Но сейчас мысль о том, что придется оставить принцессу, не видеть более зеленых глаз, не слышать звонкого голоса, вгоняла старого волка в неописуемую тоску. И как знать, было ли ему суждено увидеть ее хотя бы раз, или он падет в борьбе с захватчиками трона?

– Элисса…

– Да, Нэй?

– Отныне ты должна позабыть наши имена. Мы возвращаемся в мир людей, а им не стоит знать, кто мы есть на самом деле.

– Как же нам зваться теперь?

– Твое имя теперь Ленития.

– Тебе не по нраву имя Элисса, волчара? – озорно прищурилась принцесса. – Ладно, ладно, не хмурься. Что-то ты шуток не понимаешь.

– Не время для шуток, Ленития.

– А как же звать тебя?

– Джон.

– О-очень необычное имя. А родовое имя у нас есть?

– Мартин.

– Это ты Мартин или я Мартин?

– Мы оба.

– Вот как? – хмыкнула принцесса. – Следовательно, мы в родстве? Но едва ли я гожусь тебе в дочери или сестры.

– Отчего же нет?

– У меня на голове золото, – улыбнулась Элисса. – А у тебя – смоль.

Вэйлорд задумался, пристально глядя в глаза принцессе. Затем неожиданно для самого себя произнес:

– Значит, ты моя жена.

Новоявленная Ленития раскрыла рот и ткнула «Джона» Нэйроса кулачком в бок.

– Ах ты нахал!

–

Прошу прощения, но…

Элисса вдруг расхохоталась.

– О боги, Нэй, мне столько знатных вельмож предлагали руку, но это было так скучно! А вот твоя попытка самая необычная! К тому же все они источали льстивую патоку, а ты без всяких расшаркиваний объявил меня женой!

Нэй изогнул бровь.

– Ты хочешь сказать мне «нет», дорогая?

– Возможно ли это? – продолжала смеяться Элисса. – Твое предложение было столь изысканным и трогательным! Поразил в самое сердце! Ну как тебе можно отказать, коварный волчище?!

– Значит, решено.

Нэйрос двинул лошадь дальше вдоль хребта и принялся искать место для спуска. Элисса снова обхватила его руками и тихонько хихикала.

– Ох и повеселил же ты меня.

Она приподнялась и шепнула Вэйлорду в ухо: «Муженек!»

* * *

Черные ленты лениво развевались на слабом ветру. Колокола на башнях отбивали траурный набат. Торговцам на городских рынках запретили кричать. Владельцам паланкинов предписали заменить пестрые ткани на черные или темно-синие. Запретили павлиньи опахала – только из черных или белых перьев. Империя была в трауре из-за вероломного убийства богоподобного Шерегеша Двенадцатого диким варваром из северной страны.

Фатис Кергелен стоял в императорской опочивальне и смотрел в широкое окно, как стражники проносят по улице головы на остриях пик. Вот голова молодого сквайра Кристана Брекенриджа. Рядом голова Никки. Следом – голова императорского ниччара Вимгарина Залманарри. Три головы его ближайших помощников.

Их проносили напоказ, прежде чем водрузить над воротами императорского дворца в назидание другим.

– Что же ты так хмур, любезный Фатис? – негромко спросил Термилон, который сидел за письменным столом и тщательно вычитывал бумаги покойного императора.

Принцу Термилону было тридцать четыре года. Он, как и его брат-близнец Сангин, был старшим сыном Шерегеша Двенадцатого. Когда они появились на свет, самому императору едва исполнилось шестнадцать. Принц не имел обыкновения брить голову, ее покрывали короткие, но густые темные волосы. Лицо украшала аккуратная бородка с усами. Парик он использовал только в случаях, предписанных церемониалом. Он был одет в белую тунику и черную тогу с красным узором.

– Как же мне не хмуриться, когда вся империя погружена в траур? – отозвался Кергелен.

– Брось, Фатис. Уж предо мной изображать предписанную скорбь по этому болвану не надо.

– Все же он был ваш отец, мой господин.

– А Далила была моей матерью. И что он с ней сделал, когда она подрастеряла былую красоту? Полно. Мы оба приблизили его смерть. Так что говори, что тревожит тебя на самом деле.

– Количество крови, которую пришлось пролить ради нашего замысла, ваше высочество. Простите, быть может, мне уже надлежит обращаться к вам как к императору?