Кроваво-красный

Ulgar Ridt

 — Я уже наслушался этого, — Винсент сдержал недовольство,— И у меня есть некоторые сомнения...

 — Сомнения в чем? — допущенное в интонации недопонимание было совершенно искренним, — Ты все слышал и видел.

 — Ты знаешь, о чем я говорю.

 — Боюсь, что нет.

 Несколько мгновений Винсент с укором и терпеливым ожиданием смотрел ему в глаза, но Спикер взгляд выдержал, и вампир сокрушенно покачал головой.

 — Это не смешно.

 — Конечно не смешно, у нас второй труп за неделю.

 — Я не об этом, речь о... — Винсент осекся на полуслове и схватился за голову, — Еще и тело...

 — Похоронить вряд ли выйдет, но я все улажу лучшим

образом. Надо сказать Гогрону, — попытка встать была пресечена вскинутой рукой вампира, и въевшееся еще давно повиновение бывшему наставнику удержало на месте.

 — Я прекрасно понимаю твое недовольство сложившейся ситуацией, — Винсент, принявший свой обычный спокойный вид, откинулся на спинку кресла и положил руки на стол, — И даже готов понять принятые меры, но Терис...

 — Опять?

— Это я должен спросить. Во что ты постоянно ее впутываешь?

 — Я решительно не понимаю, что в этот раз не так.

— Не притворяйся, что она здесь никак не замешана.

 — Ей не повезло оказаться там. Мне жаль, что так вышло, но она не пострадала, мы вовремя успели, — искренность все же дала трещину: пара синяков и порезы у Терис остались, и этот факт несколько отравлял чувство радости от удавшегося плана. Конечно, все это сыграло на руку, и нарушение Харбертом всех возможных правил никто не поставил бы под сомнения, но все же калечить полукровку в планы не входило. Да и вообще все пошло по какому-то другому плану, как с ней обычно и бывало.

 Вампир вздохнул, теряя терпение, и его глаза вспыхнули тщательно сдерживаемым гневом.

 — Ты можешь рассказать это Банусу и Черной Руке, но не мне. Я никогда не поверю, что она сама пошла на кухню, когда там был Харберт.

 — Замерзла, хотела погреться.

 — Люсьен...

 — Сильно замерзла. Проявила наивную веру в исправление брата, надеялась наладить отношения.

 — Она не так давно подозревала его в том, что произошло с Корнелием.

 Подозревала и поделилась подозрениями с Винсентом. Зря, но ругать не за что — вампир был единственным, кому можно было открыться, не рискуя ввязаться в междоусобицы братьев и сестер.

 — И несомненно ее мучила совесть за эти подозрения. Она вообще склонна волноваться по пустякам, а Харберт совершенно этого не стоил.

 — Иногда мне кажется, что ты завербовал ее только чтобы издеваться...

 — Ни в коем случае. Она за сутки убила двоих, оба сильнее ее, владели оружием. Не завербовать было бы глупо.

 — Ты совершенно не хочешь меня слушать, — гнев в глазах вампира погас и догорал потухшими углями, — Ты учишь вещам, недостойным Братства. Весь этот балаган... С твоей подачи она участвовала в этом в высшей степени нечестном деле...

 — Зашла на кухню погреться?

 Винсент не то зашипел, не то громко выдохнул, порывисто вставая со стула, и, сделав пару шагов, обреченно махнул рукой.

 — Ты совершенно неисправим. С тобой невозможно разговаривать. Мэг так никогда не поступала... — Конечно. Но она находила забавным подсыпать мне в еду яд, чтобы я за час успевал приготовить противоядие.

 — Это делалось для того, чтобы ты распознавал яды. И у нее все было под контролем!..

 — И у меня. Терис еще ни разу не пострадала, даже делает успехи.

 — Эта безобразная сцена — успех?

 — Это печальное стечение обстоятельств. Но в ближнем бою достижения есть, с алхимией все очень хорошо...

 — При чем здесь это?

 — Раз уж ты заговорил о методах обучения.

Винсент замер и долго сверлил пронзительным взглядом, после чего устало ссутулился и обреченно махнул рукой.

 — Иди. Мы еще

вернемся к этому разговору.

 ***

 На втором этаже дома было тепло, тихо и до непривычного светло. В окно маленькой комнаты, обычно пустовавшей и предназначенной для раненных, лился мягкий свет ползущего по блекло-голубому небосклону солнца, и с улицы долетали приглушенные голоса выбравшихся из домов горожан. Терис, выныривая из сна, пыталась услышать братьев и сестер, но все они ушли куда-то в глубины убежища, даже сидевшая с ней Альга исчезла, стоило задремать. Забота данмерки заставляла в краткие минуты бодрствования чувствовать себя до ужаса неудобно, но отказываться Терис не решалась — не к лицу это ей после пережитого. Тем более, что отказаться от горячей ванны, душистого травяного отвара, рюмки какой-то ядрено крепкой настойки и постели с теплым одеялом было бы по меньшей мере неразумно. Порыв помочь Очиве и М'Рааджу с уборкой на кухне тоже пришлось подавить: она пострадала от недостойного поведения Харберта, видела, как из темноты кухни вышел забрызганный кровью Спикер, и все это, несомненно, должно было произвести на нее ужасающее впечатление. А в состоянии глубокого шока разгуливать по убежищу не принято. Правда, трава оказалась странной, и все мысли, в том числе и об уборке, исчезли совсем, и полукровка время от времени проваливалась в сон, а когда просыпалась, не хотелось ни шевелиться, ни, тем более, куда-то идти и что-то делать.

 Свое дело она сделала и так. Харберт мертв, а с ним мертвы и неизбежные проблемы, которые он мог принести Братству. Есть и свидетель, к чьим словам прислушается и едва ли поставит их под сомнение Черная Рука. И, наверное, на этом все закончится. Хотелось бы верить, что закончиться и не вспоминать о словах Винсента, тем более, что слова ускользали из памяти.

 Терис свернулась под одеялом, натягивая его забинтованной рукой, и снова закрыла глаза. Пальцы и ладони покалывало от густой мази, заживлявшей неглубокие порезы, в голове снова начинало шуметь, а накатившее чувство безразличия ко всему лишило остатков мыслей и эмоций. Даже тревога, преследовавшая утром, отступила и больше не приходила, призраком растаяв в глубинах сознания, и где-то внутри зарождалось согревающее чувство, что теперь все будет хорошо. Когда по голове осторожно погладили, она с трудом приоткрыла один глаз, но, уловив черноту робы, закрыла его и сдвинулась ближе к руке, от которой едва уловимо тянуло запахом крови. Брезгливостью Терис никогда не отличалась, и подобные мелочи перестали смущать уже давно.

 — Сожалею, что так вышло, — прозвучало рядом, и в голосе правда чувствовалось некоторое едва заметное сожаление, удивившее бы ее, если бы не настолько хотелось спать.

 — Я не ожидала от него… Он вдруг накинулся… — нетвердо произнесла Терис, прижимая ухо, — И бутылка…

 — Так он все же пил?

— Арфо…африд… — язык заплетался, и Терис изо всех сил попыталась ненадолго выпутаться из липких щупалец сна, приподнявшись на локте, — Афродизиаки, — голова налилась свинцом и обрушилась на подушку, и полукровка снова свернулась клубком.

 В тишине комнаты прозвучал негромкий вздох, исполненный некоторой обреченности, и Терис хотела было объяснить детали, но пришлось ограничиться невнятным мурчащим звуком, который наполовину поглотила подушка.

 — Завтра расскажешь мне эту удивительную историю. Написать можешь позже, это будет достойным продолжением твоего отчета.

Подушка заглушила полный страдания и прорвавшегося сквозь сон негодования вздох, но зелье Альги и настойка сделали свое дело — сознание нырнуло в черноту, где не было уже никаких мыслей.