Кроваво-красный
Шрифт:
Ее почерком.
Хорошо подделанным почерком, чуть более ровным и разборчивым ровно настолько, чтобы текст читался с первого раза.
Альга воистину мастер своего дела, только сейчас вместо радости почему-то внутри разлился холод, и пробудилось желание под любым предлогом отказаться от чтения.
— Спикер, может, вам помочь как-то?.. — несмотря на все усилия, в голос прокралось несомненно породившее подозрения беспокойство, — Я бумаги разобрать могу, разложить.
— Не стоит, я сам. Лучше почитай.
— У меня плохо получается вслух…
— Можно без выражения.
Терис послушно взяла настойчиво протянутый ей отчет в отчего-то трясущиеся
— За окном светила луна, и в ее свете тонули улицы, сменившие маску дневной добродетели на ночную личину разврата. Пьяная стража шумела, и им вторили визгливым смехом куртизанки, вышедшие на ночную охоту... — Терис осеклась, дочитав предложение, и почувствовала, как по спине ползет неприятный холод.
— Ты продолжай, продолжай. Куртизанки и разврат упоминаются уже в пятый раз на последних двух страницах.
Полукровка судорожно вздохнула, зажмурив глаза в смутной надежде, что все это сон. В тот вечер Альга выпила и, возможно, именно вино подвигло ее на написание подобного. И, что хуже, во время написания отчета где-то рядом лежала читаемая в те дни данмеркой «Похотливая аргонианская дева».
— Задание, исполняемое мною во имя Ситиса и Матери ночи, было жестоко и грязно осквернено мерзкой и греховной фантазией заказчика. Все мое существо протестовало против этого, и малиновое платье... — Терис глубоко вздохнула, чувствуя, как перед глазами плывут разноцветные пятна, — будто бы душило меня, ставя клеймо падшей женщины, подверженной всяческим низменным порокам. И вот, не в силах слышать больше этих непристойных звуков, в ночи наполнявших город, я отвернулась от окна в надежде, что уже близка минута окончания моих мучений, и Франсуа Мотьер, этот низкий, недостойный человек, скоро будет считаться умершим. Но, стоило мне обернуться, как сердце мое содрогнулось от ужаса, ибо увиденное задело самые тонкие струны моей непорочной души... — взгляд Терис пробежал дальше, и она почувствовала, как уши начинают гореть.
— Спикер...я...я не могу дальше читать.
— Готов поспорить, что там детальное описание, смущающее твою непорочную душу.
Полукровка кивнула, сжав в руках злополучный отчет, текст которого уже поплыл перед глазами, больше всего хотевшими никогда ничего подобного не читать. Во всяком случай не вслух и не при начальстве.
— Терис, объясни мне, где тут логика? — Люсьен Лашанс открыл глаза и посмотрел на нее до ужаса спокойно и серьезно, — Писать отчеты в стиле "Аргонианской девы" ты не стесняешься, а вслух свое творчество прочитать не можешь. Вопиющая непоследовательность в действиях.
— А откуда вы знаете, как написана "Дева"? — сорвался вопрос, и от изменившегося взгляда Спикера Терис очень сильно захотела провалиться под землю.
Мысли окончательно спутались и, завязавшись в морской узел, выдали полное стыда и паники понимание того, что ее слова прозвучали как-то совсем не так, как было задумано. Об этом же свидетельствовал и взгляд Лашанса, в котором искреннее желание придушить ее сочеталось со сдерживаемым весельем.
— Я...наверно, пойду?.. — проронила она через бесконечно долгие мгновения тишины.
Спикер не сразу кивнул, аккуратно вытаскивая отчет из судорожно сжатых пальцев убийцы.
— Да, иди спать, ты устала. А я пока ознакомлюсь дальше с твоим литературным творчеством.
— Не надо…
— Терис, такие
— Спасибо, — Терис неловко поднялась и на негнущихся ногах побрела к двери, пятясь первые пять шагов, — Спокойной ночи.
— И тебе спокойной. Надеюсь, твои сны будут лишены описанных здесь образов, которые так глубоко тебя потрясли. Но если вдруг будут сниться кошмары, обращайся, у меня есть отличное снотворное.
Мысли, и без того пребывавшие в полном смятении, исчезли вообще во избежание появления совсем нездоровых. Стрелой вылетев в коридор, Терис спотыкающимся шагом побрела к лаборатории, с каждым мгновением все глубже осознавая происходящее. Давно зародившееся горькое удручение от собственной безграмотности становилось все сильнее, и теперь к нему добавилась досада на общеизвестное коварство темных эльфов, вкупе с вином и чтением произведений Кассиуса Курио способное творить совершенно ужасные вещи.
Глава 39
Утро тридцатого числа месяца Морозов выдалось тихим и пасмурным. Не прекращавшаяся в последние три дня вьюга успокоилась, вой ветра умолк, и даже холод не так сильно вгрызался в уши и нос, как вечером. На прояснившемся бледно-голубом небе светило тусклое солнце, и в его лучах искрились сугробы по сторонам дороги и сверкали льдинки на ветвях деревьев, а далеко позади нестерпимо ярко горели белизной крыши едва начавшего просыпаться Чейдинхолла.
Сказочно прекрасное утро обещающего быть совершенно не сказочным дня...
Небольшое поселение, темневшее среди снега, приближалось с каждым шагом, а вместе с этим росло и напряжение, нахлынувшее сразу после пробуждения и не отступившее за полтора часа пути от форта.
Почему-то за всю неделю, прошедшую после подслушанного разговора, Терис ни разу не посещали мысли о Харберте. Время от времени с грустью вспоминался Корнелий, но раздумья о его смерти длились недолго: Спикер не давал сидеть и предаваться горю и гнал или на тренировку или в лабораторию, готовить мази от ушибов. После нескольких часов, проведенных с клинком в руках или над колбами, и вода на нижних уровнях казалась не такой уж холодной, и лавка со шкурами становилась удобнее обычного, а все мысли сводились только к тому, чтобы поскорее заснуть. Снов, вопреки страхам постоянно видеть окровавленное тело Корнелия, тоже не было: Терис проваливалась в густую черноту забытья и выныривала из нее, когда в лаборатории раздавались шаги Спикера.
Этим утром он ушел, оставив на столе бутылку и мешочек с деньгами. Никакой записки не прилагалось, но смутно знакомый запах какого-то очень крепкого напитка говорил сам за себя, а что до денег... Всегда должен быть запасной вариант, и он у нее имелся. И больше всего Терис хотелось, чтобы дело до него не дошло.
Пять домов под заснеженными крышами, старый колодец и таверна, служившая еще магазином и аптекой, вот и все поселение. В ранний час здесь царила тишина, только мерно несся из-за забора стук топора, и захрустел снег под ногами у шедшей от колодца женщины. Закутанная в толстую шаль румяная от мороза имперка без всякого интереса посмотрела на Терис и поплыла мимо нее, со скрипом покачивая ведрами на коромысле. Хлопнула дверь дома, на мгновение выпустив в тишину улицы голоса, и снова наступило беззвучие. Час ранний, полевые работы давно закончены, и хотя бы нет лишних глаз и ушей.