Крылатый воин
Шрифт:
Полигон был рядом, на всё про всё ушло около часа, включая ожидание, когда взлетят все, и посадку с паузами на случай, если кто-то скапотирует на взлетной полосе или подломит «ногу». В этом плане «Горбатые», как называют «Ил-2», не такие капризные, как «Пешки», но в «умелых» руках способны на многое. К моему огорчению, с дистанции шестьсот метров, как положено по инструкции, отстрелял ракеты в молоко, в горизонтальном полете с высоты триста метров отбомбил немного лучше, сказалась практика, и из пушки и пулеметов отработал хорошо. У новичков по всем трем пунктам было очень плохо. Зато все взлетели и сели без происшествий.
После полета командир полка собрал всех и объявил, что завтра
22
До Калинина долетели все самолеты полка, но в строю осталось девятнадцать. Один подломил левую «ногу» во время посадки. То ли пилот, то ли «Ил-2» испугался того, что ждало здесь. Летчик был неопытным выпускником, отделался строгим выговором и легким испугом. Поселили нас в землянке с буржуйкой у входа и сплошными двухъярусными деревянными нарами у левой и правой стен, обшитых досками. Матрацы и подушки были набиты сеном, которое первое время хранило летние запахи. Под потолком две «катюши» — сплющенные сверху гильзы с фитилем, заполненные бензином с солью, чтобы горели не быстро. Их не тушили ни днем, ни ночью, чтобы летчики не плутали, не будили соседей. К ночи буржуйку сильно протапливали, и из-за духоты трудно было заснуть, а под утро замерзали. Рукомойники на открытом воздухе прибиты к столбам под деревянным навесом. В них утром заливали горячую воду, чтобы растаял лед, образовавшийся за ночь. Для этого на буржуйке или рядом всегда стояла кастрюля с тающим снегом.
Я по утрам брился, чем вгонял в тоску сослуживцев. Эта примета прижилась со времен Первой мировой войны. Затем шли в деревянный барак, в котором были кухня и столовая. Ели за четырьмя длинными деревянными столами, сидя на деревянных лавках: за одним старшие офицеры и командиры эскадрилий, за вторым — летчики, за третьим — технический состав, за четвертым — неполный взвод охраны и обеспечения. Затем шли в соседний деревянный дом поменьше, где был штаб полка и за черной шторой кровати старших офицеров.
Подполковник Пивенштейн сообщил прогноз погоды (благоприятный) и раздал боевые задания. По приказу сверху штурмовики отправляют небольшими группами. Считается, что так будет меньше потерь. Моим звеном командует лейтенант Горбулько по имени Яша — двадцатисемилетний самоуверенный недомерок-недоучка, сбежавший из деревни, круглолицый, с усами а-ля Буденный, для которого самым страшным было недостаточно уважительное отношение к его особе. Видать, поэтому в таком возрасте все еще лейтенант, несмотря на то, что недавно стал парторгом эскадрильи после гибели предыдущего. Мы должны втроем разбомбить понтонный мост через Волгу южнее Ржева.
— Возьмете по две ФАБ-250. Командир звена и сержант Юдаков бомбят, а младший лейтенант Изюмов работает по батарее из четырех зениток «Флак-36», по две на каждом берегу севернее моста, а потом меняетесь или бьете по другим целям. Если задание не будет выполнено, полетите еще раз, — проинструктировал нас командир полка.
Я захожу в землянку, достаю из-под нар сагайдак, направляюсь к своему самолету. Оружейники крепят к внешней подвеске двухсотпятидесятикилограмовую бомбу. Обхожу самолет, проверяю, сняты ли струбцины с элеронов, подкачаны ли «дутики», как называют колеса. Ритуал требует пнуть какое-нибудь из них, а потом обоссать.
Он идет ко мне и сердито спрашивает, кивнув на сагайдак:
— Это что такое?!
— Талисман, — отвечаю я.
— Убрать! — строго приказывает он.
— Это талисман, бережет в полетах, — спокойно повторяю я.
— Советскому человеку не нужны талисманы! — разражено утверждает лейтенант Горбулько. — Механик, забери у него эту фигню! Или оба будете наказаны за невыполнение боевого приказа!
И ведь отдаст под трибунал из-за такой ерунды через голову командира полка. Настрочит донос, добавит от себя что-нибудь замеченное у меня пролетарски неверное — и окажусь в штрафной эскадрилье, откуда редко кто возвращается. Горбулько коммунист, парторг, ему поверят.
Я отдаю Аникеичу сагайдак и, чтобы не сорваться и не сказать лишнее командиру звена, взбираюсь на крыло самолета, занимаю место в кабине, пристегиваюсь плечевыми и поясным ремнями. Быстрым осмотром убеждаюсь, что приборы никуда не делись за ночь, кроме снятого ранее прицела ПСБ-16, который пылится на складе в компании других. Включаю аккумулятор. Зажглись две лампочка, сигнализирующие, что на внешних подвесках по бомбе. Кручу пластиковый лимб пока не включенного, электрического бомбосбрасывателя, выставляя в положение на два авиационных средства поражения в залпе, чтобы сразу ушли обе бомбы. Обычно это делают на боевом курсе, но там будет слишком много других мыслей в голове. Размещаю на правом бедре самодельный дюралевый планшет с чистым листом бумаги. Жду, засунув руки в перчатках подмышки. В кабине холодно.
В небе появляется зеленая ракета. Снимаю перчатки, запускаю сжатым воздухом двигатель, прогреваю. В кабину идет тепло от него. Греется движок очень сильно, поэтому охлаждается маслом и водой. Масляный радиатор немного выступает под фюзеляжем. Как мне сказали, именно по нему и бьют немецкие истребители в первую очередь. Если попадают, двигатель начинает перегреваться и заклинивает или вспыхивает. Увидев, что командир звена начал движение, записываю время карандашом, который висит справа на веревке. Жду, когда сержант Юдаков, которому еще нет девятнадцати, проследует за самолетом лейтенанта Горбулько. В небе он займет место на левом пеленге. У пацана приказ следовать строго за ведущим и делать, как он. Я закрываю фонарь, начинаю движение. Взлетев, занимаю место на правом пеленге.
Ложимся на курс, проложенный перед вылетом, начинаем набирать высоту тысяча четыреста метров, под верхнюю кромку облаков. По приказу наимудрейших командиров штурмовики должны летать на высоте до трехсот метров, чтобы не заметили истребители противника, делая горку перед атакой, но с такой трудно будет найти цель. Район полета мы пока не знаем. Да и под облаками на нас невозможно напасть сверху сзади.
Летим почти двадцать минут. По пути стараюсь запомнить ориентиры. С первого раза вряд ли получится, но через несколько дней, если не собьют, буду летать, не глядя на компас, который привирает отменно. Ведущий покачивает крыльями, приказывая перестроиться, и начинает плавное пикирование. Сержант Юдаков перестраивается за ведущим, а я ухожу вниз вправо.