Крылатый воин
Шрифт:
Разместили нас возле летного поля в трехэтажном общежитии бывшего фабрично-заводского ученичества, которое готовило специалистов для расположенного неподалеку железнодорожного вокзала и депо. Жили по двенадцать человек в комнате, младшие офицеры и сержанты вперемешку. На этот раз я выбрал койку возле двери, дальнюю от окна. Впрочем, в общежитии было паровое отопление, и кочегары трудились добросовестно. Столовая располагалась на первом этаже, штаб и старшие офицеры — в небольшом двухэтажном здании, в котором раньше были учебные мастерские. Летное поле слабо оборудованное, взлетная полоса грунтовая. В морозы это не имело значения. Разве что нам часто приходилось вручную расчищать от снега лопатами с совками из фанеры и взлетку, и стоянки, и подходы к ним и между зданиями. Я стал профессионалом в этом деле.
Восьмого января установилась хорошая погода,
Двенадцатого января потеряли сразу два самолета. Звено капитана Костюченко попала под дружеский огонь зениток, которые приняли «Пешки» за «Дорнье-215». Командир с обоими заглохшими двигателями сел на «брюхо», а младший лейтенант Раков при заходе на посадку задел электрические провода и рухнул. Летчик погиб, тяжело раненого штурмана отвезли в госпиталь. В строю осталось восемь самолетов и три в ремонте. Тринадцатое числе тоже оправдало свою темную карму: у одного самолета заглохли двигатели, сел в поле, сломав правую «ногу» и левый винт, второй сильно побили зенитки, а в ремонтировавшийся на аэродроме под Калугой попала бомба.
Четырнадцатого отдыхали, благодаря мерзкой погоде. Пятнадцатого дважды, утром и после обеда, попытались слетать на бомбежку, но оба раза возвращались из-за плохой видимости, только один самолет добрался до цели и якобы поразил два танка, но фотоподтверждения не было, так что, можно сказать, старался впустую. Шестнадцатого десять боевых вылетов на бомбежку вражеского аэродрома и потеря двух своих самолетов — младших лейтенантов Легкова и Сычева. Семнадцатого совершили по одному вылету все три исправных «Пешки», одна повреждена зенитным огнем. Восемнадцатого оба оставшиеся в строю самолета слетали по два раза. Вечером командир полка зачитал приказ о перебазировке на аэродром Корекозево в Калужской области.
Три дня мы ждали погоды. На четвертый получили приказ Пятьсот одиннадцатому полку в составе одиннадцати экипажей выбыть в запас на аэродром Кубинка. Материальную часть передать в Пятьдесят четвертый полк пикирующих бомбардировщиков. Младшему лейтенанту Изюмову проследовать в Куйбышев на Завод номер один для продолжения службы в Пятьсот третьем штурмовом авиационном полку. Сослуживцы попрощались со мной, как со смертником.
21
До Куйбышева, как сейчас называют Самару, я летел на пассажирском «Пс-84». У этой модификации в салоне четырнадцать одноместных пассажирских регулируемых сидений, по семь вдоль каждого борта. В кормовой части гардеробная и туалет с унитазом и умывальником. Отопление, вентиляция и даже официантка — невыразительная девушка Катя, лет девятнадцати, с коротко подстриженными, светло-русыми волосами, одетая в синюю форму — пилотка, гимнастерка с петлицами рядового и юбка немного ниже колена. Кроме меня, все остальные пассажиры были штатскими с толстыми кожаными портфелями, которые не выпускали из рук, хотя куда с ним сбежишь с самолета?! Куйбышев сейчас — запасная столица СССР. Как догадываюсь, везут приказы или доклады эвакуированным туда начальникам. Для Кати они существуют постольку-поскольку. Все внимание мне — боевому летчику, совершившему двадцать один вылет и уничтожившему бесчисленное множество врагов, типа советский вариант Аники-воина, как меня представил батальонный комиссар Дроздов, который помог попасть на этот самолет. У него везде знакомые, друзья-приятели, связи, как у матерого советского снабженца.
Через три с половиной часа мы приземлились в Куйбышеве на аэродроме авиационного завода. На этом месте до войны начали строить новый, но прошлой осенью эвакуировали сюда действующие из Москвы (номер один) и Воронежа (номер восемнадцать). Взлетная полоса бетонная, хорошо расчищенная от снега. Несмотря на мороз, строят дополнительные здания, наверное, ангары или склады. Завод тоже расширяется, возводят новые цеха. Занимает довольно таки большую площадь. Побывать в цехах не довелось. Вход по пропускам, причем в каждый свой.
Поселили меня в трехэтажном здании в восьмиместной комнате, заполненной наполовину. Моими соседями были сержанты, выпускники Сталинградской военно-авиационной школы пилотов имени Сталинградского краснознаменного пролетариата. Во время учебы летали на «У-2» и «УТ-2». Мечтали стать
Доложив подполковнику Пивенштейну о прибытии, поблагодарил за перевод и добавил:
— Я твой должник.
— Тока не надо эти жесты! — шутливо взмолился он. — Как говорил мой отец, должник придет на твои похороны первым, а ты на его — последним.
— Со мной не сработает, потому что на мои никто не придет, — как бы в шутку сказал я.
— Давай не будем о грустном, — предложил он и поменял тему разговора: — Позавчера мой полк начал получать самолеты. Делают по два в сутки. Нам выделят двадцать: две эскадрильи по девять и два для меня и зама. На них вместо пушек ШКАС-20 новые Волкова-Ярцева калибром двадцать три миллиметра (ВЯ-23), пробивающие с четырехсот метров двадцатипятимиллиметровую броню. Подкосы шасси сделали из сварных труб, а то клепаные постоянно ломались. Защитили бронеплитами голову летчика, мотор сверху и задний бензобак, который увеличили на семьдесят литров. Добавили второй бомбосбрасыватель ЭСБР-ЗП, чтобы сразу запускать реактивные снаряды и сбрасывать бомбы. Прицел ПСБ-16 после приемки сними. На высоте более двухсот пятидесяти метров он врет безбожно, а ниже некогда прицеливаться. Зато при жесткой посадке врезаешься в него мордой, были смертельные случаи. Сразу привыкай пользоваться разметкой на стекле и носу, где белые линии на пятьдесят, сто, двести и триста метров высоты.
— Освою, — пообещал я. — Здесь же будут учебные полеты, стрельбы, бомбометания?
— Учебные взлет-посадку обещали, потому что много неопытных летчиков, а вот на счет стрельб и бомбометания — как получится. Командир авиагруппы звонил. Мы вчера были нужны под Ржевом, — рассказал подполковник Пивенштейн.
Еще пахнущий краской самолет я получил, как опытный пилот, через день. Это был одномоторный одноместный моноплан с низкорасположенным крылом, убирающимся шасси и неубирающимся хвостовым колесом. Шасси прятались не полностью, поэтому садиться на «брюхо» было мягче. В бронированной части корпуса располагались двигатель, кабина пилота и топливные баки. Хвостовая часть из дюраля, дерева и фанеры. Крыло дюралевое. Двигатель двенадцатицилиндровый с жидкостным охлаждением мощностью тысяча пятьсот пятьдесят лошадиных сил развивает скорость до четырехсот тридцати километров в час, на боевом курсе триста шестьдесят, крейсерская двести семьдесят. Дальность полета до шестисот пятидесяти километров. Вооружен парой пушек ВЯ-23 и пулеметов ШКАС-7,62, четырьмя реактивными снарядами РС-132 или восемью РС-82 на держателях под крылом и берет от четырехсот (норма) до шестисот килограмм бомб, которые располагаются на подвесках внутри центроплана, по две в двух бомбоотсеках, каждая весом до ста килограмм, или мелкие в четырех контейнерах, или навалом, и на двух наружных весом до двухсот пятидесяти каждая. Грозная машина. Наши назовут «Ил-2» летающим танком, немцы — чумой (черной смертью).
— Какой номер выберешь? — спросил меня техник полка, медлительный мужик в новой спецовке, испачканной так, будто протирал ею грязный двигатель. — Свободны, начиная с девятого.
— Тринадцатый не занят? — задал я встречный вопрос.
— Он всегда свободен! — усмехнувшись, сообщил техник.
— Возьму, не глядя! — в тон ему, сказал я.
Залез в самолет, наладил сиденье под себя, пощелкал тумблера, потрогал рукоятки, штурвал. Вскоре подъехала машина для запуска двигателя. Погрел его, подкатился к взлетной полосе. Рация в кабине есть, но нет шлемофонов. Да и трещит она так, что ни черта не поймешь. Поэтому связь по старинке, как в Первую мировую войну. На вышке подняли белый флаг «Ехай!», как шутили летчики. Даже порожнем, самолет неохотно отрывался от земли. Высоту набирал медленно, как бы тужась. Поднявшись над плотными облаками до двух с половиной тысяч метров, чтобы не попасть под трибунал, отработал «воздушную кату». Тяжелая машина, хуже «Пешки», шибко не повертишься.
Через шесть дней совершили групповой полет на бомбежку и стрельбы. Я отправился на аэродром рано утром, присоединившись к рабочим, которые шли на дневную смену. Большую их часть составляли женщины и подростки. Как мне рассказали, многие бросили учебу в школе, потому что паек у работающего в два раза больше, чем у учащегося. То, что на работе и сил теряешь раза в два, а то и в три больше, во внимание не принималось. С полным желудком одолеешь любые трудности. На летчиков пацаны смотрели с уважением и завистью, уступали нам дорогу. Мы для них боги, на короткое время спустившиеся на землю.