Крымские истории

Кожемяко Иван Иванович

***

Это были три самых дивных дня в моей жизни. Как само собой разумеющееся, она взяла меня под руку и мы пошли к ней домой.

Шли долго. Вдоль русла некогда существовавшей речки, всё время в гору. Она неотрывно смотрела на меня и за всю дорогу произнесла только несколько слов, но каких:

– Это была бы страшная несправедливость жизни, если бы мы не встретились.

Никогда, ни к кому я не испытывала такого чувства. Мне не совестно об этом говорить, как Вы стали мне дороги, как я шла к Вам, как я хочу видеть Вас, как я… люблю

Вас.

Мы пили коньяк, поздний сентябрь, буремный, рвал окна, а на душе был настоящий праздник. Я чувствовал, что эта роковая встреча изменит всё в моей жизни. И очень хотел этого сам.

Вечером она исповедовалась мне. Я просил не делать этого, не надо, пусть всё судьба исчисляет с минуты нашей встречи.

Но ей что-то мешало и она, словно освобождаясь от налёта прошлого, сказала мне, что вернувшись из Москвы, рассказала о встрече со мной в поезде своему любовнику. И попросила больше её не тревожить, независимо от того, буду ли я в её жизни или нет и встречусь ли я вообще с ней ещё хотя бы раз в жизни.

Но тот её не оставлял. И всё говорил ей, что он никогда не оставит её добровольно, как самую умную и самую красивую женщину Ялты. И что он, наконец, готов оставить свою семью. Хоть сегодня.

На что она ему ответила:

– Нет, мне более такой жертвы не надо. Я целых одиннадцать лет ждала этого признания. А сегодня – оно мне уже не нужно.

Повернувшись ко мне, с жаром, стала говорить:

– Я поняла, что я жива, что я живу, я хочу любить и быть любимой. Не воровать любовь, а любить в полную силу, всем сердцем.

Затем она, в деталях, стала рассказывать мне об этой связи.

Я просил остановиться и не делать этого, но она была неукротимой:

– Нет, ты должен знать всё. И тогда ты решишь, достойна ли я твоей любви. А жить так, не очистившись, я не смогу…

***

Страшная это была ночь. Мы не прилегли ни на минуту и на мою голову обрушивались всё новые и новые детали её отношений с неведомым мне человеком, которого я уже ненавидел лишь за то, что он причинил такую боль этой женщине. Признаться, я даже подумал о каком-то психопатическом помрачении, если не сказать больше.

И моё сердце не выдержало. Утром она ушла на работу. Уже собравшись, встала на колени возле дивана, где я, измаявшись за ночь, лежал с закрытыми глазами и сказала:

– Ты только не решай сам ничего. Прошу тебя. Мы вместе примем решение. Дождись меня.

И после этих слов, она ушла оставив мне ключи от своей квартиры, не переодевшись в юбку, как мне обещала. Я помню даже это.

Я написал ей длинное письмо, поверх него, не знаю почему, положил две розы (из букета, который она приняла почему-то без радости вечером в ресторане, словно чувствовала, каким символом они станут), у которых сломал, у самого цветка, стебель, закрыл квартиру, опустил ключи в её почтовый ящик и уехал в Симферополь…

Больше я её не видел. Долго болело сердце, не давала покоя мысль, что я утратил что-то самое дорогое и светлое, весь смысл оставшегося

короткого земного счастья.

Вопрос, а правильно ли я поступил – я пред собою не ставил. По-иному просто не мог. Не смирялось моё сердце с тем, что по пути ко мне, у неё, как говорил поэт – «много всяких и не всяких было».

***

… Минули годы.

И мы с женой Галиной Ивановной, свой незабываемый отпуск провели в Ялте. Это было удивительное и счастливое время и я благодарен судьбе и сёстрам, что они нас вознаградили такими царскими условиями, и мы двадцать один день впитывали, вбирали в свои сердца красоту Крыма, который я так люблю и который всегда так волнует меня.

И я бы не вспомнил об этой истории, если бы не два обстоятельства.

Первое – я почему-то так и не смог зайти в Храм Александра Невского в сей раз. Мы с женой постояли у его врат и пошли обратно, к набережной.

Мне не хотелось, с этим светлым и милым человеком, которого мне послала во спасение сама судьба, проходить по той дороге памяти, где на всём пути были совсем иные действующие лица, иные страсти, да и иное чувство.

Моя искренность была раздавлена тягостными воспоминаниями о том уничижении, которое я пережил в те далёкие уже дни.

Зачем она так сделала – осталось загадкой для меня навсегда. Да я и не ищу разгадки этой истории сегодня, когда со мной рядом столь светлый и дивный человек, который, в уже разгоревшуюся позднюю осень в жизни, составил моё счастье и стал судьбой на всю оставшуюся жизнь. Единственной и незабвенной.

И – второе, о чём я не сказал Галине Ивановне, – в один из дней она покупала в каком-то магазине еду, я, в это время, в соседнем отделе выбирал вино.

Продавщица – яркая, ослепительно-красивая белокурая женщина, привычно равнодушно, без всякого интереса, что-то взвешивала Галине Ивановне.

И когда моя жена открыла кошелёк, чтобы расплатиться за товар, продавщица, я это хорошо видел, неожиданно схватилась за сердце, да так и застыла на месте.

В кошельке, в специальном окошечке, за кусочком пластика жена всегда носит мою фотографию.

И продавщица увидев её, на мгновение лишилась чувств.

Супруга же, протянув деньги и держа непроизвольно кошелёк открытым так, что фотография была обращена в сторону продавщицы и была той хорошо видна, заметив её необычное состояние, спросила:

– Вам плохо? Чем я могу помочь?

– Нет, нет, – после секундного замешательства ответила продавщица, – мне уже не поможет никто. Опоздала, я вижу, помощь для меня…

И уже окончательно придя в себя ответила, с едва заметной улыбкой, внимательно и оценивающе оглядывая Галину Ивановну:

– Что-то устала я очень сегодня.

Не поднимая глаз, с пунцовыми щеками, тихо спросила, указывая взглядом на фотографию, на которой я был в генеральской форме:

– Муж?

– Да, судьба моя, моё счастье, – ответила Галина Ивановна и взяв сдачу вышла из магазина, так ничего и не поняв.