Крымские истории
Шрифт:
Их сабли тут же скрестились со страшным звоном – противники проверяли друг друга на прочность и искали миг для разящего удара.
Кони, разворачиваясь на задних ногах, беснуясь, грызли друг друга.
Старый казак даже улыбнулся в свои седые и вислые усы:
«Щенок, горячится. Оставляет, по молодости, неприкрытым плечо. Сейчас ты у меня за это и поплатишься, сопляк».
И в какой-то миг, невидимый ни для кого, перекинул свою шаблю – с правой руки в левую и тут же – со страшной силой, в беспощадной
Сразу обмякло в седле тело мамлюка и он, с каждым махом коня, стал заваливаться на левое стремя, а вскоре – и упал в перезрелую полынь.
Войско басурман притихло, русское же – стало громогласно кричать:
– Слава, слава, атаману!
– Слава батьке нашему!
– Любо, казаки, атаману!
– Живи сто лет, батько!
Старый казак, с натугой, слез с седла, подошёл к поверженному татарину, который уже отходил, часто загребая землю ногами в кованых золотом зелёных бархатных сапогах, с загнутыми, по обычаю, носами.
И в последний миг, представая пред своим господом, закричал пронзительно и звонко, на чистом малоросском языке:
– Мама, мамочко, как же больно…
Вздрогнул старый казак, рванул с силой богатый чекмень татарина и увидел на его шее ладанку, которую он не забыл за всю свою жизнь – сам повесил её на шею своему сыну Василию, и велел беречь её всегда, при всех обстоятельствах, что бы ни случилось в его жизни.
– Сынок, сыночек, – разнёсся над полем боя его звериный крик, – что же это я, дитя родное смерти предал!
До каждого сердца участника битвы дошли его страшные, горькие слова:
– Сынку, Василько мой, это же я, твой отец, я тебя жизни лишил!
– Василько мой, – целовал он спёкшимися губами безжизненные губы сына, через которые тугой струёй стекала густая кровь.
А затем, крепко обнял сыновье тело, из которого уходила жизнь и запел тому колыбельную, которую запомнил с детства.
Молодой мамлюк улыбнулся – чисто, совершенно по-детски, вздрогнул и стал затяжелевать на руках отца, вытягиваясь в длину.
На лице его так и застыла счастливая улыбка, что повергло первые ряды смешанного войска в ужас. Православные сдёрнули со своих голов свои шапки и шлёмы, стали креститься, а могометане – попадав на колени, громко заголосили:
– О, алла!
Вздрогнул от их крика старый казак, положил голову сына себе на колени, медленно вытащил из-за пояса богатый пистоль, поцеловал своего Василька в мёртвые уже уста и выстрелил себе прямо в сердце.
Да так и застыл, сидя недвижимо, с сыном на руках.
***
Говорила бабушка, что в нашем роду течёт кровь того атамана, его родство мы, значит.
И то – одна семья мы все на русской земле, от одного корня произошли.
Вот почему меня так встревожили те глаза, чёрные, раскосые,
А вдруг – это зов крови и она несёт в себе печать нашего общего родства, которое рассеялось по всему миру, а уж в Крыму-то – в особенности.
После этого события, казалось, совершенно рядового и обычного, я долго размышлял над тем, кто мы такие сегодня? И есть ли среди нас тот, кто может сказать, что он – русский или татарин по крови, в чистом, так сказать, виде?
Человеческие дети мы, а значит – Божьи.
Так неужели не поразумеемся и всегда будем за шашку хвататься? Или ещё что-нибудь, более страшное придумаем, только бы свой верх установить, нам только ведомую правду узаконить?
Так ведь и изведём друг друга, под корень.
И не повинимся, пред Господом и друг пред другом, за прегрешения вольные и невольные.
Люди ли мы после этого или каины? И кто направляет судьбы живущих: одних – по дороге совести, а других – лихоимства и бесчестия?
Знать бы ответы на все эти вопросы, смотришь, и зла бы на земле поубавилось.
И крови меньше стало бы литься.
Да непохоже, что вразумил Господь своих детей. В едином роду, в вере единой, а готовы уже в горло вцепиться друг другу, забыв о вековом братстве и судьбе одной, щедро кровью окроплённой. Общей. Нерасторжимой.
Сохрани и помилуй, Господи, люди твоя!
Дай нам всем прозреть.
***
Жизнь и измеряется теми
счастливыми мгновениями,
которые возвышают нас
над повседневностью
и позволяют сказать,
что мы были счастливы,
так как были любимы.
И. Владиславлев
ОСТАНОВИСЬ МГНОВЕНЬЕ, ТЫ, ПРЕКРАСНО
Маленькая, подслеповатая фотография.
На ней – едва различимые две фигуры: молодые люди, он и она, в лодке.
И красивым почерком, простым карандашом, на обороте надпись: «Остановись мгновенье, ты прекрасно».
Я на всю жизнь запомнил этот осенний день, который мы провели на море, в лодке, которую, конечно же, взяли на пристани самовольно, за что нам потом и влетело от её владельца.
***
Разглядывая эти счастливые и безмятежные молодые лица, я вспомнил годы юности и те страницы, на которых обязательным и таким искренним было её присутствие, нескладной и совершенно некрасивой, но такой прекрасной и светлой своей душой девушки – Ларисы Завадской.