Крыса из нержавеющей стали призвана в армию

Гаррисон Гарри

– Дай-ка мне, Джим, огоньку.

От неожиданности я едва не сорвался. Мимо пролетел окурок сигары. "Из амбразуры", - догадался я. Никто из орудийной прислуги не мог меня видеть, то, что здесь прозвучало мое имя, - случайность. Артиллеристы совсем рядом, они курят на боевом посту, что вряд ли поощряется начальством, и любуются океаном. Я затаил дыхание, целиком обратись в слух.

– Знаешь, дружище, этот новый капитан меня достал.

– Да, я тоже впервые вижу такого гада. Может, яду ему в кофе сыпануть?

– Свихнулся? Говорят, в одном полку на севере за такое каждого десятого поставили к стенке.

– Да что ты, я же пошутил.

– Тихо. Капитан идет!

В море упал окурок, послышался удаляющийся топот. Я полез наверх, перекатился на плоскую крышу форта. Морская птица недовольно уставилась на меня одним глазом, противно заорала и упорхнула. Я улегся в центре нагретой солнцем, загаженной пометом крыши; отсюда видны были только небо и вершина далекого холма. Меня могли заметить с воздуха, но не стоило особенно беспокоиться по этому поводу - за весь день я увидел только один самолет, пролетевший вдалеке. Я закрыл глаза

и неожиданно уснул. Проснулся я от холода - солнце скрылось за тучей, а одежда еще не успела высохнуть. Зато меня, похоже, до сих пор не обнаружили. День клонился к закату, и я решил дождаться темноты на крыше. Очень хотелось есть, но с этим можно было и подождать. Сумерки сгустились не скоро. Я то и дело облизывал пересохшие губы, стараясь не замечать урчания в животе и утешая себя мыслью, что рано или поздно солнце все равно зайдет. Понемногу стемнело, заблестели звезды, в порту засветились прожектора. Я подкрался к краю крыши я поглядел вниз. Там вспыхивали и гасли фонарики, слышались хриплые крики командиров, строились в шеренги солдаты. Вскоре одно отделение вошло в крепостные ворота, другое двинулось по широкой, как проспект, стене и постепенно скрылось из виду. А потом погасли все огни. Я лежал, глядя в кромешную мглу и не веря своему счастью. Неужели свет погасили специально для того, чтобы я мог незамеченным проникнуть в город? Конечно, нет, просто внизу стоят часовые, и начальство не желает, чтобы прожектора слепили их. Разумно, друзья мои, разумно. Я смотрел на гавань, слабо освещенную звездами, и тщательно прорабатывал маршрут. Потом бесшумно спустился на известняковые плиты плаца. Ворота в стене форта были закрыты, и я на цыпочках затрусил прочь от них. Слева смутно виднелись яхты и весельные лодки, кое-где в каютах горел свет. Слышался приглушенный смех. Каменные плиты приятно холодили ступни. На душе у меня полегчало, я поймал себя на том, что насвистываю веселый мотивчик. Затем я наткнулся на проволочную сетку, натянутую поперек стены, и тут же повсюду - над головой, позади, впереди вспыхнул свет. Прожектора высветили металлическую сеть и в ней - запертую калитку.

Отпрянув от сетки, я испуганно огляделся, затем распластался на стене и стал ждать стрельбы. Но все было тихо. Прожектора сразу погасли, никто не выбежал из форта ловить ночного нарушителя. Правда, с той стороны, куда я направлялся, ко мне приближались несколько огоньков. Патруль. Неужели меня заметили? Или, когда я наткнулся на сеть, сработала сигнализация? В любом случае, надо побыстрее отсюда убираться. Я быстро пополз к той стороне стены, что смотрела на океан, и, цепляясь за выступы на камнях, спустился к воде. Холодные брызги хлестали по ногам, смотреть на черную гладь океана, кажущегося бездонным, было жутко. Сапоги солдат бухали все громче. "Зачем я так рискую?
– спросил я себя.- Кто-нибудь посветит фонариком, и метя сразу обнаружат. Так глупо засыплюсь - а все из-за чего? Из-за нежелания вымокнуть или попасть на ужин морским чудовищам? Чепуха - если бы здесь водились чудовища, люди не катались бы по заливу на лодках. Ныряй, Джим, ныряй", - пробормотал я и соскользнул в воду. Когда солдаты подошли к сетке, я успел отплыть довольно далеко и готов был погрузиться с головой, если кто-нибудь посветит в мою сторону. Нет, обошлось. Они отворили калитку, вошли в нее, заперли ее за собой и двинулись к форту. А я поплыл к берегу. Ну и как же быть дальше? Что мне - мокрому, босому, ни черта не знающему об этой стране инопланетнику - делать на берегу? Где укрыться? М-да, положеньице. Внезапно что-то темное на миг заслонило от меня береговые огни. Яхта! Вот оно - мое спасение! Я медленно плыл между яхтами, стоявшими на якорях. Кое-где в каютах горел свет, другие яхты были темны и безмолвны. Может быть, их хозяева улеглись спать? Вряд ли, рановато еще. Наверное, отправились на берег поразвлечься. Впереди на фоне темного неба возникла темная мачта. Парусная лодка, жаль - маловата. Я плыл, пока не наткнулся на судно покрупнее, без мачт. На правом борту оказался неубранный трап; по нему я вскарабкался на палубу, а затем пробрался на мостик. В свете звезд и береговых фонарей виднелись штурвал, сиденья и дверь, которая, возможно, вела в каюту. Я взялся за ручку, нажал - не поддается.

– Хорошая новость, Джим. Если дверь заперта, значит, за ней что-то ценное. Ну-ка, поглядим.

Опытному взломщику темнота не помеха, да и замок оказался совсем простенький. Свет в каюте я включать не стал, но все катера имеют много общего, и сориентироваться на ощупь не составило труда. В носовой части я обнаружил койки, под ними - сундуки, над койками - полки. Хорошенько обшарив каюту и наставив себе уйму шишек, я собрал трофеи в одеяло, вытащил их на палубу. То, что в темноте я принял за бутылку с отвинчивающимся колпачком, таковой и оказалась. Я сковырнул колпачок и понюхал содержимое, потом сунул в горлышко мизинец и облизал. Приторное вино. Не в моем вкусе, но все же лучше, чем морская вода, которой я вдосталь нахлебался. В жестяной коробке оказалось печенье, такое твердое, что я едва не сломал зубы. Пришлось облить печенье вином; когда оно размякло, я съел все до последней крошки. Затем я стал разбирать добычу. Книги, коробки разной величины и формы, одежда. Сорочку из прозрачной ткани я сразу отбросил, потом отобрал вещи, которые, вроде бы, не предназначались для прекрасного пола, и стал по очереди примерять их. Не простое дело для чужестранца, не имеющего понятия о туземных фасонах. Брюки оказались слишком велики, но не беда - я подпоясался веревочкой. Рубашка сидела на мне куда лучше, а куртка пришлась впору, если ее шили с тем расчетом, чтобы полы прикрывали колени. Чтобы сапоги не спадали, я обмотал ступни тряпками. Потом снова облачился в мокрую одежду, запихнул обновку в коробку из-под печенья, которую обернул куском синтетической ткани, показавшейся мне водонепроницаемой. Ветерок все свежел, пора было плыть к берегу. Приключения вытянули из меня все силы, голова была как ватная, хотелось спать. Я допил

вино, бутылку вместе с вещами, которые мне не понадобились, бросил в каюту и запер дверь. Затем привязал к голове сверток и спустился в воду. На берегу не было видно ни души. Плыть, загребая одной рукой, а в другой держа сверток - дело непростое, но я довольно быстро добрался до суши и метнулся под прикрытие валунов. Стуча зубами от холода, я сорвал с себя и закопал в песке одежду, быстро переоделся в сухое, мешочек с пожитками затолкал за пояс, а кинжал сунул за голенище. Ужасно хотелось найти укромное местечко, свернуться калачиком и уснуть. Но островитяне - народ серьезный, караульная служба охраны у них поставлена четко, а берег они считают чуть ли не передним краем обороны. Нет, нельзя спать, надо побыстрее перебираться в город. Чуть подальше на берегу горели огни, звучали оживленные голоса. Вверх по пологому склону к асфальтированной улице вела лесенка. Я стал крадучись подниматься, но спрыгнул на песок, едва заметил неподалеку двух вооруженных людей в военной форме. Сосчитав до двухсот, я поднял голову и огляделся. Патрульные ушли, лишь несколько пешеходов прогуливались вдоль берега. Я поднялся на тротуар и неторопливо побрел мимо уличных фонарей и домов с растворенными окнами и распахнутыми дверьми. Навстречу шествовала в обнимку парочка, но влюбленные даже не покосились на меня. Вот и прекрасно - мой наряд не бросился им в глаза. Вскоре я увидел бар с вывеской: "ЗАХОДИТЕ К НАМ, ЗАСРАНЦЫ, ЖДУТ ВАС ВЫПИВКА И ТАНЦЫ". Ну, разве можно пройти мимо, прочитав такое? Не колеблясь, я толкнул дверь и вошел. Да, кабак - он в любом уголке Вселенной кабак. У всех у них одна форма, одна функция. Форма: стулья (чтобы на них сидели люди), столы (чтобы на них стояли сосуды). Функция: располагать людей с опустошению сосудов со спиртным. Я придвинул стул к свободному столику и уселся. Посетителям было наплевать на меня, как и мне - на посетителей. Не обращая внимания на возгласы хамоватых юнцов, ловко уворачиваясь от шлепков и щипков, ко мне подошла пухленькая официантка в короткой юбочке.

– Чего изволите?
– спросила она, презрительно глядя на юнцов, которые со смехом подняли в ее честь кружки с пивом.

– Пива.

Оно оказалось холодным и резким - как раз то, что нужно. Я рассыпал на столе несколько монет, официантка взяла две или три и отошла к стойке.

Я окунул нос в пену, но тут в бар вошел молодой человек и быстро направился К юнцам.

– Поркаходж!
– хрипло воскликнул он. Услышав это, двое парней вскочили и выбежали из бара.

Я поставил кружку, сгреб со стола деньги и вышел на улицу. Я встревожился, и неспроста: поркаходж - это "грязные свиньи" в переводе с эсперанто. Никаких свиней поблизости не было, и я знал, что скотина здесь совершенно ни при чем. Просто во всей Вселенной так зовут полицейских. Мальчишки испугались, значит, и мне надо поостеречься. Внезапно взревела сирена, улицу осветил мигающий свет. Парни шарахнулись обратно в бар. Я поспешил за ними. Они пробежали между столиками к двери в противоположной стене, но не успели прикоснуться к ней, как она резко распахнулась.

– Что я вижу?!
– насмешливо протянул сиплый голос.- Мальчики пытаются убежать через черный ход! А ну-ка, сынки, предъявите документы офицеру патруля!

– Но ведь мы ничего плохого не сделали!

– Хорошего тоже. Документы, кому говорю!

Я ждал, не дыша, и изо всех сил надеялся, что "грязная свинья", которая наверняка стоит у парадной, не войдет в бар. Хриплый патрульный тем временем потешался:

– Да они же просроченные! Так-таки, ребятки. Выходит уклоняетесь от призыва?

– Что вы! Это писарь ошибся!
– прохныкал один из юнцов.

– Что-то часто они стали ошибаться. А ну, пошли!

Шаги стихли за дверью, машина, ревя сиреной, умчалась. Я выждал некоторое время и выглянул за дверь. На улице - никого, "свиньи" уехали и увезли добычу. Я вышел из бара и зашагал прочь, едва удерживаясь, чтобы не побежать. Но вскоре спохватился. Куда я иду? После того как в баре побывал патруль, нет для меня места безопаснее. Отойдя в тень, я постоял, наблюдая за дверью бара. Никто не входил и не выходил. Я сосчитал до трехсот, затем на всякий случай от трехсот до нуля. Все спокойно. Готовый при малейшем шорохе удариться в бегство, я прокрался к двери и заглянул в бар. Полицейских не было. Я вошел в зал и сел на прежнее место. Четверо парней за соседним столиком посмотрели в мою сторону.

Мрачно покачав головой, я проворчал:

– Все. Сцапали их поркаходж.

– Говорил я Билу - заведи себе новую ксиву. Что-что, а ксива должна быть в порядке.

– А моя просрочена, - хмуро сообщил я и помахал официантке.

– Видать, ты из Пенсильдельфии, - заметил конопатый юнец в ядовито-зеленых штанах.

– С чего ты взял?
– буркнул я.

Конопатый фыркнул.

– А акцент? Где еще так говорят?

Я тоже фыркнул. Чем дальше в лес - тем больше дров. Выходит, я автоматически подпадаю под закон о мобилизации. Очень мило. Я снова спрятал нос в кружке.

– Ты лучше не рискуй, заведи новую ксиву, - участливо посоветовал блондин.

– Легко сказать. Знаешь, как туго с этим в Пенсильдельфии?

– У нас с этим тоже непросто. Везде нужны связи.

Я встал.

– Ладно, мне пора. Счастливо, ребята.

Прежде чем выйти, я выглянул в коридор, убедился, что поблизости нет патрульных. Потом остановился у крыльца. Почти тотчас же появился блондин.

– Разумно. Чем меньше народу будет знать о твоих проблемах, тем лучше. Меня зовут Жак.

– А меня - Джим.

– Ничего, имя как имя. Сколько ты намерен заплатить?

– Немного. Больно уж год неудачный выдался.

– За три куска сахара могу свести тебя с кем нужно. Он запросит двадцать.

– Ксива тянет не больше десяти. Тебе-полтора.

– Хо, а вы, пенсильдельфские, не такие олухи, как говорят. Ладно, давай бабки, и пошли.

Я заплатил Жаку его долю. Как только он повернулся, кончик кинжала слегка проколол ему кожу под ухом. Он застыл, как вкопанный. Подержав у него перед глазами лезвие с капелькой крови, я сказал: