Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
И, обращаясь к вошедшей секретарше, говорит:
— Напечатайте трудовое соглашение с машинописным бюро «Цито-Тресто». Вот вам образец. Только осторожно! Не помните, не запачкайте… «Согласно вашему письму от 15-го числа сего месяца и т. д. С уважением…» Ну вот, благодарю вас, надеюсь, все будет в полном порядке.
Телерь процессия движется в обратном направлении — к бюро «Цито-Престо». В ее составе: сто тысяч конвертов, печатный материал для вложений, картотека на триста тысяч адресов и восьмерка счастливчиков.
— Эзер, поди-ка сюда! — вдруг
Эзер подходит.
— Ну, чего тебе?
— Мы с Мааком шевелим мозгами, но никак не можем сообразить: кого это ты нарисовал на бланке? Вроде и нам знакомыми кажутся, а вспомнить не можем. Скажи по чести — кто эта девушка?
Эзер весь сияет от гордости, но отвечает кратко:
— Елизавета Гольбейн, урожденная Шмидт, из Базеля.
— Что-о-о? — оба поражены и поначалу ничего не понимают. — Королева красоты, что ли?
— Вы спрашиваете, я отвечаю, — заявляет Эзер с невинным видом. — А молодой человек — это Дитрих Борн, коммерсант. Бородача же зовут Херман Хиллебранд Ведиг, он из Кёльна.
— Никогда не слыхали. Откуда же мы их знаем?
— Ну и болваны же вы, ребята1 — Ликующий Эзер не в силах дольше сдерживаться. — Дурачье тупорылое! Девица срисована с двадцатки, парень — с десятки, а бородач — с тысячного билета. Я только снял с них головные уборы. А на кредитки они попали с картин Гольбейна — и никто не догадался! Никто! — И он тычет смущенных Маака и Куфальта в бок.
— Ну, ребята, до чего же я доволен!.. Отколоть такой номер и всех подряд одурачить!
— А ты, оказывается, порядочная свинья! — хмурит брови Маак. — Дурачить вообще не твое дело. Твое дело — сидеть за машинкой и печатать адреса!
— «Но девица за машинкой мне как будто знакома!» — кривляется Эзер, передразнивая Бера.
И все трое закатываются от хохота.
Время — около десяти утра.
В бюро «Цито-Престо» шесть машинок стоят наготове. Рядом с каждой стопки голубых конвертов; ящички с голубыми, зелеными, красными, желтыми карточками открыты, часть карточек уже выложена на столы — с них будут списывать адреса. За машинками сидят шестеро, руки у них пока еще покоятся на столе или на коленях.
За столиком в углу сидят Куфальт и Монте. Перед ними стопками высится печатный материал, который предстоит разложить по конвертам, почтовые открытки для заказов фирме еще не развязаны и лежат рядом, у каждого под рукой деревянные ножи для фальцовки.
В комнате мертвая тишина. Все чего-то ждут.
И вот Маак встает, поправляет очки и начинает речь:
— Господа! — Запнувшись, он краснеет и поправляется: — Друзья! — Он переводит взгляд с одного лица на другое и видит, что все глаза устремлены на него. — Друзья! — заново обращается к ним Маак, и голос его крепнет. — Сейчас мы приступим к работе, которая давно нам знакома и привычна: к печатанию адресов. И тем не менее сегодня мы будем работать по-новому, ибо сегодня мы будем работать на себя! — Немного помолчав, он продолжает: — Если мы хотим осуществить
Он опять умолкает.
Но так как никто не пытается взять слово, Маак улыбается и говорит:
— Перед нами как бы месячный испытательный срок… То ли судьба нас испытывает, то ли мы сами еще раз испытываем себя…
Он все еще улыбается, но постепенно улыбка гаснет, и, оглядев сидящих, Маак говорит:
— Пожалуй, можно приступать.
— Минуточку! — кричит Енш со своего места. — Хочу внести предложение.
— Да? Какое?
— Предлагаю запретить разговоры во время работы. За нарушение — штраф десять пфеннигов в общую кассу.
Маак вопросительно оглядывает всех.
— Думается, предложение разумное. Кто против?
— Но как же… — пытается что-то возразить Монте.
— А ты, Монте, лучше помалкивай, тебя тут никто не спрашивает.
— Если уж я работаю с вами, то и высказываться имею право, — стоит на своем Монте.
— Заткнись, говорю тебе! — заводится Енш. — А то… — И он выразительно поднимает кулак.
— Предложение принято, — подытоживает Маак. — Есть еще пожелания?
— Есть, — отзывается Дойчман. — Предлагаю запретить и курение во время работы.
Все смущенно молчат, потому что почти все — заядлые курильщики.
— На курево сколько денег зря переводим, — уговаривает Дойчман. — Да и работе мешает. А комната не так велика, чтобы восемь человек могли беспрерывно дымить.
— Ну вот и получится, как в тюрьме, — буркает Эзер.
— Если нельзя курить, мне лично вся наша затея без радости, — заявляет Фассе.
— Но ведь это разумная мера, — настаивает Дойчман.
— Я тоже так считаю, — вставляет Маак. — В конце концов, если кому приспичит, можно покурить в уборной.
— А время? Время-то теряется? — возражает Загер. — Нет уж, курить надо без отрыва от работы.
Опять все угрюмо молчат.
— Может, проголосуем? — неуверенно спрашивает Маак.
— У меня другое предложение! — вдруг азартно выскакивает Куфальт. — Через каждые два часа или, пускай, через полтора разрешается выкурить по сигарете. Сигнал подает Маак. Тогда мы будем заранее предвкушать удовольствие и работать еще быстрее.
— Молодец, Куфальт! Хорошо придумал! — хвалит его кто-то.
— Что ж, дельно, — одобряет другой.
— А лучше — раз в час!
— Или раз — в полчаса!
— А раз в десять минут не хочешь, болван?
— Значит, будем курить раз в полтора часа, — подводит итог Маак. — Кто против, поднимите руки. Против нет. Предложение Дойчмана — Куфальта принято. Есть еще предложения?
Минутная тишина, которую нарушает Енш:
— Предлагаю начать наконец работать. Уже двадцать минут одиннадцатого.
— Приступаем! — командует Маак. — За работу, друзья! За нашу работу!