Кто похитил полдубленки?

Константиновский Майлен Аронович

— Подумаешь, — презрительно бросила Мартышка, — шесть поколений… За тысячу лет, пока наш Кашалот будет лежать в анабиозе, в океане сменится тридцать поколений его сородичей!

— Что-о? — Человек не смог скрыть изумление. — Я не ослышался? Вы собираетесь погрузить в анабиоз Кашалота?

— Его, родимого, его сердешного, — подтвердила Сова, — только для этого нужен глицерин.

— Всего двадцать тонн. — Удильщик написал это число в воздухе концом своей удочки. — Вы не могли бы их

где-нибудь занять, дорогой Человек?

— Мы отдадим… — заверила Стрекоза.

— После того, как его наработают для нас гусеницы Кукурузного Мотылька, — дополнил Рак.

— Боюсь, что придется огорчить вас, друзья, — сказал Человек, — надежного и безопасного для жизни способа погружать в анабиоз теплокровных животных пока не существует — тут и глицерин не поможет. Даже с холоднокровными дело обстоит не так просто — если иметь в виду истинный анабиоз.

— А что, бывает и не истинный? — удивленно спросил Кашалот.

— Сколько угодно. За примером далеко ходить не надо — наш гость, Сибирский Углозуб: в продолжение всего столетия, которое он провел в вечной мерзлоте, жизнь в нем едва теплилась, но все-таки полностью не прекращалась. Мало того — какие-то жизненные процессы, хотя и в невероятно замедленном темпе, происходили даже в гусеницах кукурузного мотылька, которых замечательный наш биолог Лозина-Лозинский охлаждал до минус восьмидесяти градусов. А вот у того, кто находится в состоянии истинного анабиоза, жизнь останавливается полностью, но при подходящих условиях может возобновиться, так что и мертвым его нельзя назвать.

— Он, так сказать, ни жив, ни мертв, — охарактеризовал это состояние Гепард.

— Очень точное определение, Гепард! — одобрил Человек.

— А знаете, — заявила Мартышка, — я даже рада, что Кашалот останется с нами: какой же КОАПП без нашего любимого председателя?

— Никакой! — убежденно воскликнул Кашалот. Он изо всех сил старался скрыть радость по поводу того, что может теперь, не теряя достоинства, отказаться от сомнительного путешествия во времени, но это ему плохо удавалось.

Однако Удильщик, автор идеи об отправке коапповского посланца в тридцатый век, вовсе не собирался от нее отказываться. Но теперь, с учетом новых данных, он предложил направить в будущее того, кто способен впасть в истинный анабиоз, и поинтересовался у Человека, есть ли у него подходящая кандидатура. Ответ был положительным.

— Только мой вам совет, — добавил Человек, — не связывайтесь с холодом. Тысячу лет поддерживать температуру вблизи абсолютного нуля, — а именно такая температура требуется для истинного анабиоза, — необычайно хлопотно! Гораздо проще погрузить посланца в это состояние с помощью не замораживания, а…

— Высушите меня, пожалуйста! — перебил его тоненький голосок. Он как будто доносился из лужицы, возле которой стояла Мартышка, и она, конечно, не преминула в нее заглянуть.

— Ой, тут какое-то малюсенькое-премалюсенькое существо, похожее на миниатюрный желудь, — сообщила она коллегам.

— Высушите меня! — настойчиво повторил голосок.

— Говорите, мы вас слушаем, — сказал Кашалот.

Но голосок не унимался:

—

Я прошу не выслушать меня, а высушить.

— Высушить? — просьба показалась Кашалоту очень странной. — Зачем? Да, прежде всего скажите: кто вы?

И тут голосок неожиданно спел на опереточный мотив:

Отвечу кратко — Я — Коловратка, Меня открыл Антоний Левенгук, Но очень скоро Возникли споры Среди ученых всех наук!

А затем Коловратка поведала удивительную историю своего племени:

— Кто такой Левенгук, надеюсь, объяснять не нужно — достаточно напомнить, что он первым увидел в микроскоп крошечные существа, о которых не подозревал до него ни один человек. И этими существами были мы, коловратки! Что тут началось! Все кинулись приобретать микроскопы и рассматривать нас — ученые и священники, врачи и музыканты, придворные дамы и даже короли… Это был оглушительный успех! Правда, немножко скандальный, но скандал, как известно, лишь подогревает всеобщий интерес.

Обожавшая скандалы Мартышка немедленно потребовала, чтобы Коловратка рассказала подробнее, и та охотно откликнулась на просьбу:

— Ну, вокруг коловраток, как я уже сказала, вернее спела, сразу возникли споры. У нас о том времени, — это было около трехсот лет назад, — хранятся семейные предания, и когда знакомишься с ними, просто диву даешься — о чем только не спорили. О том, например, есть ли у нас колеса, и если есть, то вращаются они или нет.

— А на самом деле? — спросил Гепард.

Коловратка вместо ответа предложила ему взять лупу и посмотреть самому.

Последовав ее совету, Гепард увидел два диска, отороченных ресничками.

Когда Коловратка взмахнула ими, у него создалось полное впечатление, что это колеса с мелькающими спицами…

Вслед за Гепардом на Коловратку посмотрели в лупу и его коллеги — и тоже лот увидели «колеса».

— Нам даже дали второе имя, — прокомментировала Коловратка, — «ротатории», что по-латыни значит: «те, кто носят колеса». Это верно лишь в том смысле, что у артистов, — а я артистка, — жизнь на колесах, — и буквально, и фигурально. — И она стала напевать: «Колеса тоже не стоят, колеса»… затем продолжила: — А вообще-то на гастролях я предпочитаю летать: и быстрее, и никаких расходов.

— Летать — и никаких расходов?! — тут уж ей не поверил не только Рак, но она повторила:

— Абсолютно никаких! Поэтому я и вас прошу меня высушить — когда путешествуешь в высушенном виде, тебя подхватывает и переносит любой ветерок!

Это во-первых, а во-вторых, не надо думать о питании в дороге. Правда, и в обычном, невысушенном состоянии я, как и большинство артистов, привыкла довольствоваться малым: помашешь ресничками — получается маленький водоворотик, который втягивает ко мне в рот какого-нибудь зазевавшегося микробчика… — и Коловратка опять запела песню Шуберта из цикла «Прекрасная мельничиха»: