Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– У нас все будет серьезно, вот увидите. Вы сами говорили, что я талантлив.
– Я и сейчас так думаю...
После того разговора на какое-то время Ферапонт исчез из ее жизни. И вот сегодня позвонили Илья и Софья. Если всем другим звонившим Воронова отвечала: "Спасибо, я подумаю", то им ответила: "Спасибо, я постараюсь". И они поняли, что Софья приедет. О Кирееве Воронова не вспоминала. Ну, если и вспоминала, то самую малость. Когда в кафе Владик Хабилава, арбатский плейбой, шутя назвал ее бессердечной пожирательницей мужских сердец, Софья смеясь ответила ему:
– Не знаю, не знаю. А один человек, между прочим, сегодня утром назвал меня застенчивой и доброй. А еще нежной и верной.
– Радость моя, надеюсь,
– Нет, солнце мое, не в постели. А ты с этими словами не согласен?
– Застенчивая, верная? Сонечка, ты же умная женщина. Такая грубая лесть - и ты поверила? Это был обычный треп, но слова Владика задели Софью. Даже не слова, а то, с каким искренним смехом и чувством веселого недоумения переспрашивал: "Застенчивая, верная?" Вспомнился Смок: "Как с цепи сорвалась... Богема твоя хренова". А ведь, похоже, он был прав. То, что мужчине ставится в достоинство, женщинам не прощается. Глаза Владика, масляно смотревшие на нее, были красноречивее любых слов.
А еще раз она подумала о Кирееве, когда, расплачиваясь, вспомнила о деньгах, которые надо передать родителям девочки, от которой Михаил был, похоже, без ума. "Ничего, до послезавтра подождет", - решила Софья.
Но поздно вечером, уже дома, ей вновь пришлось вспомнить Киреева. Позвонила Алла:
– Хочу спросить, Сонечка, а как ты планируешь провести завтрашний день?
– Хочешь пригласить меня на дачу?
– А как ты догадалась?
– Я сегодня просто на разрыв. Никогда не думала, что Софья Воронова настолько популярная личность.
– И что скажешь?
– Скажу большое спасибо. Увы, уже обещала.
– Жаль, а кому, если не секрет?
– Не секрет. Мещерским.
– Понятно. Куда нам, рабоче-крестьянским, до этих аристократов.
– Глупости не говори. Я же не виновата, что они раньше меня позвали.
– А я разве виновата, что до тебя дозвониться невозможно? Шучу. Мы увидимся после праздника?
– Конечно.
– Да, я тебя поблагодарить хотела.
– За что?
– По жизни как-то получается, что ты мне всегда только доброе делаешь.
– Заинтриговала, не спорю. И что же я тебе такого доброго в последний раз сделала?
– А ты не иронизируй. Это же ты мне Юлю Селиванову порекомендовала.
– Юлю?
– Массажистку. Она мне вчера косметику принесла. Обалденную просто. Софья насторожилась:
– Подарила косметику? А в честь чего?
– Ты меня обижаешь, подруженька. Юле привезли крем откуда-то из Азии, ей он не подошел, вот она про меня и вспомнила.
– Про тебя? И денег не взяла?
– А она, между прочим, о тебе взахлеб говорила. На душе у Софьи опять стало тревожно.
– Взахлеб?
– Без преувеличения. Мы с ней так славно поболтали.
– О чем?
– Да разве я припомню все?
– Тогда скажи, про Киреева, Михаила, она спрашивала?
– Ну, спрашивала. Что с тобой, Сонечка, у тебя даже голос изменился?
– Алла, говори, что ты ей рассказала.
– Ладно, скажу, а что такого? Как он мне деньги принес, про болезнь его...
– Что Киреев идет пешком в Старгород - тоже говорила?
– Не помню. Кажется, да.
– Кажется или да?
– Да. Что случилось, ты мне скажешь? Это что, был секрет?
– Какое это теперь имеет значение? Эх, Алка, Алка.
– Что - Алка?
– Ничего. Это я - дура. Ладно, давай прощаться.
– Соня, постой. Я что-то плохое сделала?
– Не знаю, ты или я. Неужели ты не понимаешь, что косметику она тебе подарила не ради глаз твоих красивых.
– А почему?
– почти по-детски спросила Петрова.
– Потому что язык у тебя без костей. Киреев ей был нужен, понимаешь? Пока. Софья бросила трубку. Теперь она все поняла. Михаил был прав: тот "пошехонец" следил за ними. Он знает, куда поехал Киреев. В том, что незнакомец как-то связан с Селивановой, Софья не сомневалась.
– Я слушаю. Алло, говорите. Я слушаю вас.
– Вот и хорошо, что слушаешь. Это Воронова. * * *
В автобусе на икону Киреев смотреть не решился - не хотелось привлекать внимания. В Болхов приехали в семь часов вечера. Михаил Прокофьевич вышел из салона последним - он словно оттягивал встречу с неизбежным. Единственный из всех пассажиров, кто сказал водителю "спасибо", Киреев шагнул в свою новую жизнь. В смутных мечтах она виделась ему яркой и загадочной. Что оказалось на деле? Убогое здание вокзальчика, пустая торговая площадь, неказистые серые домики. Два "человека", два антагониста внутри Киреева завели привычный спор - так случалось всегда, когда Михаила Прокофьевича охватывала нерешительность. Первый: "По-моему, все нормально. Помнишь примету? Все, что плохо начинается - хорошо заканчивается..." Второй: "Утешил. С каких таких пор ты стал в приметы верить? А по-моему, дрянь дело. Это надо же
– гостиница в городе работает два дня в неделю, когда белорусы приезжают торговать. А торговать они приезжают по субботам и воскресеньям. Сегодня хоть и праздничный день, но - четверг. Ау, белорусы, где вы? Нету. Так куда мы пойдем, где голову приклоним?" Первый: "Надо пройтись по городу, осмотреться. В конце концов, до темноты еще далеко. Можно, конечно, плакать по уютной московской квартире, но стоит ли? Неужели правы Галина и Наталья, советовавшие... ты сам знаешь, что они советовали". Второй: "А ты на самолюбие не дави. Уметь признавать свои ошибки - это признак мудрости. По московской квартире плакать поздно, а вот на орловский автобус успеть еще можно. В Орле с гостиницей проблем, уверен, не будет. Город посмотришь, а потом - до Тулы. Оттуда - в Старгород".
Первый: "Трус несчастный. Чего испугался? Шести-семи ночных часов? Что ночлега не найдем? Забыл народную мудрость: "Май - под каждым кустом рай"? Придумаем что-нибудь..."
– Заткнитесь вы оба!
– Киреев произнес это вслух. Проходившие мимо старички, видимо муж и жена, испуганно оглянулись и убыстрили шаг. Михаил Прокофьевич вздохнул виновато - и пошел потихонечку мимо серых домов по дороге, бравшей резко в гору. Это были первые метры его странствия. Он говорил себе: "С этого момента я все начинаю с нуля, с самого начала. Я, как старый хлам, выброшу весь этот груз, что будет мешать мне идти вперед. Я начинаю учиться, учиться заново. У людей, зверей, птиц. Каждый день может стать последним в моей земной судьбе, каждая встреча последней. Значит, сегодняшний день - самый важный в моей жизни, завтрашнего может просто не быть. Люди, которых я встречу, - самые важные, ибо других, вполне возможно, мне не суждено увидеть".