Куда пропали снегири?
Шрифт:
– Видите, как меня изуродовало? Но ничего, мы ещё поборемся.
Пришла беда - отворяй ворота. Деньги таяли как снег, и в конце концов истаяли окончательно. Даже мебель кой-какую продали, добрались до шубы, украшений. Отбиться от суда удалось. И когда они с мужем праздновали победу, он вдруг сообщил, что уходит.
– Куда?
– Туда, где меня любят и где я испытал настоящее чувство.
Опухла от слёз. Плакала и удивлялась, когда же, наконец, они выльются все, и она сможет сухим взглядом
– Надоело вам меня слушать?
– Нет-нет, продолжайте.
Пила долго. И когда уже совсем озверела от угарного похмелья, вдруг трезвым взглядом всмотрелась всё в то же, честное зеркало. Увидела старуху. Жалкую, опухшую. Испугалась.
– Я сильная женщина. Я смогла бросить пить раз и навсегда. Трудно было, обросла собутыльниками. Но послала их всех однажды подальше, и вот уже пять лет ни капли спиртного. Бывает, даже сижу за столом, рядом пьют, а мне хоть бы что. Я сильная...
Правда, она уехала из Челябинска, чтобы начать жизнь с чистого листа. Ей сказали, что в Ханты-Мансийске хорошо идёт торговля. Уехала, оставив квартиру взрослой дочери. Раскрутилась. Начала с малого: шнурков, резинок для волос, ободков, батареек. Дело пошло. На рынке, где она появилась новенькой, сначала насторожились, когда отказывалась посидеть после удачной торговли. Но она стояла насмерть. И - стоит. Теперь не зовут, не приглашают.
– Я сильная, у меня есть цель...
Опять ушла курить. Я смотрела в окно и думала о превратностях судьбы, о том, что человек каждый своим путём идёт к цели. У каждого она своя. Поезд тормознул и, впустив новых пассажиров, раскрасневшихся, с морозца, пошёл дальше. К нам, конечно же, никто не подсел. Купе на двоих. Клетчатые пузатые баулы, по-хозяйски взгромоздившись на верхних полках, отдыхали от московской сутолоки.
– Киров, Вятка по-новому, - весело объявила Валентина. В руках она держала два мороженых.
– Угощайтесь. Выскочила, воздухом подышала, - и, лизнув пару раз эскимо, посмотрела на меня уже не колюче и настороженно, а доверчиво, почти по-дружески.
– На чём я остановилась?
– На том, что цель достигнута, больше не пьёте.
– Цель не достигнута. Моя цель другая. Я должна, понимаете, должна вернуться опять к тому уровню, на котором была. Перед поездом вещи в камеру хранения сдала, а сама зашла в магазин. Вижу - сервиз. Роскошный, почти пятьсот баксов. А у меня точно такой был, понимаете? Подарить пришлось, когда от суда отмазывались. Ничего, Валентина, сказала я себе, будет у тебя ещё такой сервиз, всё у тебя будет, ещё
– А дочь? Она-то как живёт?
– Дочь моя... Ну ладно, всё рассказывать, так всё. Дочь в тюрьме сидит.
У дочери красивое имя Христина. Поступила в институт, но учиться не захотела, пошла работать в бар официанткой. Деньги не ахти какие, но хватало на самое необходимое.
Мать присылала из Ханты-Мансийска «вспоможение», на первых порах невеликое. В прошлом году на Новый год приехала, а у Христины новая шуба, роскошная, из голубой норки.
– Говорю: «Откуда?» Молчит. Вижу колечко на руке с непростым камушком. «Откуда?» Опять молчит.
Потом призналась: стала продавать наркотики. «Мам, я только пару раз, деньги нужны, одеться хочется, я больше не буду». Сказала я ей тогда: «С огнём шутишь, твой бизнес на беде людской замешан, опомнись». Обещала. Уехала в Ханты-Мансийск, а через месяц телеграмма: «Срочно приезжай». Посадили Христину, пять лет дали.
Рука невольно поднялась, чтобы перекреститься.
– Беда, беда, Валентина, помоги вам Господи!
Настороженный взгляд.
– Вы в Бога верите?
Вздыхаю:
– А разве можно в Него не верить?
– Тогда скажите, почему в моей жизни всё так не заладилось? Я ведь работала, не воровала, всё в семью, а муж от меня к другой ушёл, оставил одну с ребёнком. Да и авария эта... Ведь после неё всё вверх дном перевернулось. А Христина? Я же ничего для неё не жалела, игрушки импортные, куртка не куртка, всё с иголочки. Хотела коттедж купить, забрать её к себе, а теперь с передачами раз в месяц в тюрьму наезжаю. В тюрьме она у меня лучше всех одета. Надсмотрщица говорит: «У вас Христина как кукла по зоне ходит». А я отвечаю, что не хочу её терять, что люблю её, она у меня единственная.
– Жаль, что нет у вас ещё ребёнка.
– Был. Ещё до Христины. Но в роддоме на пятый день умер. Подруга посоветовала: «Ты его оставь в роддоме, без тебя похоронят, тогда и забудешь быстро».
– Господи, как же живёте вы с такой бедой?!
Эти слова вырвались из меня, и я испугалась. А Валентина заплакала. Она плакала устало, обречённо, размазывая по лицу краску. Сильная женщина с измученным саднящим сердцем. Вдруг она стала говорить, поспешно глотая слёзы:
– Скажите, что мне делать, скажите! Я ничего не понимаю, почему всё так? Я хочу нормальной жизни, такой, как раньше, я рвусь, уже коттедж присмотрела, а душа не на месте, Христина в тюрьме. За что мне это? Ведь я никогда ничего чужого...
– Вам на исповедь надо срочно. Душа покаяния требует.
– А как это, исповедь?
Рассказываю. Советую не тянуть, пойти сразу же. И всё поведать. Про Христину, про аварию, про коттедж, про клетчатые баулы.