Куда уходит детство
Шрифт:
Ванька смущённо покосился на свои босые ноги и гордо отвернулся.
– Бабуска! Внуку ботинки давай покупай, босой нельзя ходить, – не отставал китаец, улыбаясь бабушке с внуком узкими щёлками глаз, и похотливо оглядывая бабушку.
Ванька вконец рассердился. Как может этот наглый китаец так смотреть на его старенькую бабушку. Он схватил бабушку за руку и потащил прочь от противного китайца, хихикающего им вслед.
Они вошли во двор большого кирпичного здания, и подошли к деревянному бараку
Внутри строения грохотали станки; увидев деда, Ванька бросился к нему и, споткнувшись, растянулся на полу. Скрывая боль, подбежал.
– Ух, ты, сколько всего, – забыв обо всём на свете, он восхищённо разглядывал инструменты у деда на верстаке.
– Нравится? – одобрительно хмыкнул дед, – помоги вон бабушке.
И Ванька стал помогать ей, запихивать в большой дерюжный мешок стружки, обрезки досок, брусков, упрашивая:
– Можно, я с дедом останусь, бабуленька?
– Пусть остаётся, – разрешил дед, – я пригляжу за ним, не боись.
– Как вчерась у колодца? – ворчливо напомнила бабушка, но перечить не посмела. Взвалив на плечо мешок, строго посмотрела на внука и ушла, а дед протянул Ваньке ножовку и брусок:
– На, попили пока, и я поработаю. Лады?
– Дядя Вань, сегодня получка, не забыл чай? – подмигнул деду весёлый парень, подтаскивая к соседнему верстаку длинные доски…
– Мы с ребятами к пещерам пойдем, клад искать, – хвастался внук, стараясь шагать в ногу с дедом, тот одобрил:
– А што, слетайте. И то дело.
– Дед, там бабушка наша молится? – показал Ванька на церковь, стоявшую неподалёку от базарной площади.
– Раньше молилась, – дед остановился закурить, – музей это теперь, об истории города, всего края. Помнишь, я рассказывал тебе?
– А там что? – теперь Ванькино внимание привлекла стройка.
– Завод воздвигают. Вот вырастешь, работать на нём будешь.
– Я подвиг хочу совершить, только не знаю какой. Война-то давно кончилась, – Ванька с надеждой посмотрел на всезнающего деда; может быть, он подскажет ему, что делать?
– Работать надо добросовестно, жить честно, это и есть подвиг.
Ванька недоверчиво ухмыльнулся, но спорить не стал.
Мимо них по дороге промчалась ватага полупьяных безногих инвалидов на тележках. Возглавлял движение бравый ражий инвалид в видавшей виды солдатской форме. На груди его бренчали медали и ордена. За ними поспешали инвалиды на ходу, то есть с одной ногой на костылях, в протезах, и безрукие. Те спокойно шагали позади.
– Куда это они торопятся, дед, кто они?
– Инвалиды войны. К винному спешат. Сегодня же зарплата у рабочих. Гулять будут, – глаза деда жалостливо посуровели.
– Разве можно инвалидам вино пить?
– Им можно. Это они от обиды, от безысходности. Да
Дед с внуком какое-то время прошли молча, думая каждый о своём.
– На этой площади я бабушку твою когда-то встретил, – глаза деда потеплели, – смотрю, идёт себе…
– Как Поля Шатина?
– Получше, да и помоложе была, – усмехнулся дед. – Ну и шутник ты, Ванька, как я погляжу. Пойдём, заглянем, раз разговор зашёл, – и он повёл внука к церкви-музею.
– А бабушка где теперь молится, там, где мы с ней были?
– Да. Храм их божий там, у базара, – махнул дед рукой куда-то назад, и они подошли к двери с вывеской: «Алатырский Краеведческий музей».
– Санитарный день, – прочитал дед после того, как несколько раз сильно рванул запертую дверь. – Посмотрели, называется, ёкарный бабай, пошли отсюда.
И он решительно зашагал к ларьку, возле которого толпились мужики…
– Ну-ка Варя, налей сто пятьдесят да с прицепом, – мигнул он румяной буфетчице, потирая руки.
– Морячок-то внук твой, Иван Яковлич? – кивнул на Ваньку пожилой лысый мужик, сдувая с кружки пену.
Дед лихо опрокинул стакан под усы и кивнул утвердительно, тоже сдувая пену со своей кружки.
– Хочешь? – мужик протянул Ваньке кружку, и тот стал браво хлебать горькое пиво, стараясь не ударить лицом в грязь перед мужиками.
– Будет, – оттолкнул кружку дед, хмуря брови, – мал ещё. Негоже, Степаныч, – укорил он лысого мужика, тот рассмеялся:
– Пусть привыкает, пригодится в будущем.
– Безобразие! – пробасила проходившая мимо Васькина мать.
– Свово учи, – откликнулся дед, глядя на торчащие из её сумки белые головки, и понимающе ухмыльнувшись.
Немного в стороне гомонили прибывшие ещё раньше них инвалиды. Время от времени кто-то из мужиков у ларька протягивал им, то кружку пива, то стакан с водкой, и тогда инвалиды оживали – пьяные, горластые, дикие и жалкие одновременно, потерянные.
– Алёша, ты чо сегодня, не в духе, али не в форме? – обратился к бравому безногому инвалиду в тележке один из мужиков.
– Попробуй-ка ты так покататься изо дня в день, – выступил в поддержку инвалида другой мужик, – посмотрю я на тебя через недельку. В какой ты форме будешь, гусь лапчатый.
Все вокруг, включая инвалида, засмеялись.
– Лексей! Уважь обчество, исполни концерт. Уж мы не обидим, – громко попросили из толпы.
– Конешно не обидим, не сумлевайся! – оживились вокруг, с интересом обращая взоры на инвалида: – Просим, Алёша! Давай-давай, не кобенься!
– А может, он устал сегодня, не в силах? Чо пристали к человеку?