Кухтик, или История одной аномалии
Шрифт:
Он указал на угол ближайшего дома. Кухтик посмотрел туда и увидел живописную группу. С десяток молодых розовощеких девиц выстроились цепочкой у стены, взявшись за руки. На них были узорчатые сарафаны и высокие кружевные кокошники. Перед шеренгой девиц на резном табурете сидел мужчина в широких синих штанах и красной рубашке. В руках у него была гармонь.
Мужчина склонил голову, растянул мехи, и девицы хором запели:
Приходи ко мне в страну Марылбо-о-ору.
Привяжи свого коня у забо-о-ору...
Гармонист
Как привяжешь ты коня у забо-о-ору,
Так закурим мы с тобой Марылбо-о-ору.
– Дык точно он!
– воскликнул мужчина у автомобиля, глядя на гармониста.
– Мы вам ещё нужны, сэр?
– спросил у него нарядный милиционер, тоже сверкнув белозубой улыбкой.
– Нет, нет!
– расплылся мужчина.
– Сэнк ю, сэнк ю!
– Уэлкэм!
– Оба милиционера козырнули и степенно направились в сторону девичьего хора.
Остановившись возле поющих, один из них наклонился к человеку с гармонью и что-то тихо сказал ему на ухо. Тот прекратил играть, поднялся, поставил гармонь на табурет и рысцой затрусил к автомобилю. Девицы обступили ментов.
– Вася, - сказал высокий мужчина, когда гармонист подошел к нему. Мон шер, ты меня огорчаешь!
– Пардон, пардон!
– засуетился тот.
– Момент! Один момент!
Он быстро открыл дверцу, нырнул внутрь, и через секунду машина тронулась с места. Отъехав к краю площади, она остановилась, пристроившись в хвост длинной вереницы припаркованных там автомобилей.
Человек в белом костюме подождал, пока его друг отъедет, и двинулся к дому, на котором сверкала вывеска "Бар "У Лукича"". Из дверей бара навстречу ему вышел юноша с накрахмаленным полотенцем в руках.
– Добро пожаловать!
– поклонился он.
– Милости просим... Заждались!
Они несколько секунд постояли у входа.
– Рады, рады!
– донеслось до Кухтика.
– Севрюжечки? Как всегда-с?
– Пожалуй, - последовал ответ.
– Севрюжечки... И насчет икорки распорядись, милейший.
После чего оба скрылись за дверью.
Кухтик, почти до пояса высунувшись из окна, озирался по сторонам. Он увидел, как давешний гармонист вылез из серебристой машины, подошел к соседнему автомобилю, наклонился к окошку и воскликнул:
– Хау ду ю ду, Майкл!
– И тебе хаю!
– ответили ему, и наружу вылез толстяк в шляпе с широкими полями.
– Как она, жизнь?
– спросил толстяка гармонист.
– О'кей?
– А фиг лишь!
– ответил тот.
– Ты на скачки?
– поинтересовался гармонист.
– Увы, май дарлинг!
– Толстяк развел руками.
– Увы! Я - на биржу. Курс, сам знаешь, растет.
– Растет, растет, - подтвердил гармонист.
– Итс лайф.
– Итс лайф, - согласился толстый.
–
Внезапно под окном Кухтика послышался странный шорох. Он посмотрел вниз и увидел, что в зеленых листьях деревьев появились маленькие оранжевые шары. Они покачивались и набухали прямо на глазах. Спустя минуту все кроны украсились огромными спелыми апельсинами. Ветви согнулись к самой земле под тяжестью бесчисленных плодов. Кухтик обомлел.
С площади раздался протяжный свист.
– Мишка!
– заорал гармонист в красной рубахе.
– Майкл! Гляди, чо творится!
Толстяк у машины присел и раскрыл рот.
– Ли-пе-си-ны!
– прошептал он.
– Оне!
– крикнул гармонист.
– Вона сколько!
– За-дар-ма!
– подпрыгнул на месте толстяк.
Они быстро переглянулись и, не сговариваясь, бросились к деревьям. Расстегивая на бегу рубаху, гармонист подлетел к склоненным ветвям и стал лихорадочно срывать оранжевые шары. Его приятель, выкрикивая: "Во!.. Во!.. Там ещо, там!" - орудовал рядом.
Под вывеской "Бар "У Лукича"" распахнулась дверь. На пороге показались человек в белом костюме и юноша с полотенцем в руке. Застыв на минуту, они дружно сорвались с места и понеслись через площадь. Мгновение спустя мужчина уже двумя руками обрывал плоды, утробно рыча при этом. Ногой он отпихивал юнца с полотенцем, который вцепился в толстую ветку и изо всех сил тряс её. Апельсины градом сыпались ему на голову. От стены голубого дома к деревьям, визжа, летели девицы в кокошниках.
Кухтик отпрянул в глубь комнаты. Голова его шла кругом.
Сзади раздался негромкий скрип. Он оглянулся. В дверях стоял Надькин отец. Лицо его было гладко выбрито. На шее под белым воротничком топорщился галстук-бабочка. Одет Надькин отец был в черный отглаженный фрак.
– Гуд ивнинг, малой, - произнес он.
Кухтику стало плохо, и он грохнулся на пол...
III
Время шло. Одна шестая часть суши земного шара семьдесят шестой год жила ожиданием.
Отнятие и поделение ничем не закончились. То есть жителей стало меньше, но еды не прибавилось.
Перековка и голосиловка в этом смысле также не оправдали надежд.
Началась либерзация.
Большая Елка, подперев голову рукой, с тоской глядел в просторный зал, где шестой час буйствовало очередное Толковище. Он чувствовал, что на этот раз дела его плохи. Начав с обычных требований об отставке Колобка, Толковище добралось и до самого Елки. Год назад ему ставили в вину пустые прилавки магазинов (которые опустели задолго до этого). Теперь прилавки вроде ломились от товаров. Но средств, чтобы их купить, у жителей не было. Хотя, честно говоря, дешевых товаров Колобок и не обещал. Он говорил лишь, что их будет много. Их много и стало. В отличие, правда, от денег.