Кухтик, или История одной аномалии

Заворотный Валерий

Жители между тем не хотели вдаваться в тонкости либерзации. Они просто хотели есть. Как и все семьдесят пять лет до этого.

Впрочем, члены Толковища, сидевшие в зале, питались, по всей видимости, неплохо. Во всяком случае, изможденных среди них Елка не замечал. Но сейчас они представляли все население Центральной провинции и говорили исключительно от его имени. Особенно бывшие Местные Начальники.

Однако ругали Елку не только они. Ругали все - и Начальники, ненавидевшие его по вполне понятным причинам, и Елкины сторонники, которых в зале тоже хватало. Первые обвиняли его в том, что он начал либерзацию

и ведет её слишком быстро. Вторые - за то, что он ведет её слишком медленно. Получалось, что Елка кругом не прав и, что бы ни сделал, прав все равно не будет.

Странно вел себя и верный Булатик. Он молча взирал на поносивших Елку ораторов, а изредка даже поддакивал им. Вообще Булатик за последнее время сильно изменился. У себя в Верхнем Совете он командовал по собственному усмотрению, все реже советовался с президентом и позволял Начальникам крыть того по поводу и без повода. На Елкины замечания он отвечал, что таковы законы демократии и что его, Булатика, задача - стоять на страже этой самой демократии до последнего. Когда Елка, обидевшись, заявил, что тоже кое-что смыслит в демократии, Булатик только с сомнением покачал головой. Все это настораживало президента. Он с каждым днем ощущал растущую пустоту вокруг. Увеличить темпы либерзации и тем самым подбодрить своих союзников он не мог. Еще немного, и жители окончательно впали бы в нищету среди изобилия товаров. Ведь большинство всю жизнь работали на кастрюльных заводах, продукция которых теперь оказалась не нужна, а стало быть, и денег им никто не платил.

По складу характера Елка был человеком сердобольным. Даже долгое пребывание в Местных Начальниках не смогло вытравить в нем этой черты. Он искренне переживал, глядя на бедствующих жителей. Чтобы хоть как-то облегчить их страдания, он уступил просьбам Главного Казначея и, несмотря на возражения Колобка, разрешил напечатать немного лишних денег. Деньги быстренько напечатали и выдали рабочим простаивающих заводов. Те, естественно, бросились в магазины, чтобы купить хоть какой-то еды. Цены, естественно, сразу ещё больше взлетели, и жизнь в результате стала ещё хуже.

Елка вспомнил, как тогда же вызвал Колобка к себе в кабинет.

– Да запрети ты им, на хрен, поднимать цены!
– заорал он на главного либерзатора.

– И что потом?
– спросил Колобок, глядя на него усталыми глазами.

– Да жители хоть еды вдоволь купить смогут!
– крикнул Елка.

– И что потом?
– спросил печальный Колобок.

– Когда потом?

– Ну, когда всю еду скупят?

– Что потом, что потом!
– набросился на него Елка.
– Да потом ещё напечатаем денег, если уж на то пошло.

– И еду тоже напечатаем?
– спросил Колобок.

Елка взъярился.

– Ты хоть знаешь, что на кастрюльных заводах творится? Люди без работы сидят. Они ж не виноваты! Они ж заработали. И ещё заработают, если завод пустить.

– А кушать ракеты будем?
– спросил Колобок...

Сейчас Елка вспоминал тот разговор и свою ярость со смешанными чувствами. Он вроде был прав, заботясь о жителях. Но и бесчувственный Колобок был прав. Однако признавать этого Елке не хотелось. Тогда, накричав на печального либерзатора, он прогнал его с глаз долой. Но что с того? Проблемы-то все остались...

Елка сидел в президиуме

и ждал, когда же объявят перерыв. Наконец ораторы устали. Зазвонил колокольчик. Он смотрел, как они покидают зал, направляясь к выходу, чтобы после обеда наброситься на него с новой силой.

Дождавшись, пока зал опустеет, Елка поднялся и вышел в маленькую дверь. Она вела в коридор, тянувшийся к его кабинету. Президенту необходимо было собраться с мыслями. Но не успел он войти в кабинет и опуститься в кресло, как на пороге возник Усач.

– А тебе чего?
– спросил его Елка, которому больше всего хотелось сейчас побыть одному.

– Поговорить надо, - заявил генерал и решительно подошел к столу.

– Ну, о чем говорить-то?
– Елка сидел, не глядя на Усача.

– Вот, вот! С кем угодно говоришь, только не со мной!
– Вице-президент заходил взад-вперед, явно нарываясь на скандал.
– Все сам норовишь сделать. Мне не доверяешь!

Большая Елка вяло отмахнулся, не желая продолжать беседу. Но Усача уже понесло.

– Я что тебе, сержант какой, что ли? Просил же - поставь за порядком следить. Я б вмиг порядок навел. Да я полком командовал! Я б всех - к ногтю! И деньги б были, и работа. Все б было! А сейчас?
– Он расхаживал по кабинету, заводя сам себя.
– Да ты погляди, до чего дошли! Что делается! Бардак, как в паршивой деревне!

– Как в деревне, говоришь?
– остановил его Елка.
– А ты что, и в деревне был?

Ему хотелось осадить не в меру разгулявшегося рубаку.

– Я везде был!
– взвился Усач.
– Да я, если хочешь знать...

– Отлично!
– Не дав ему договорить, Елка встал с кресла.
– Вот деревней теперь и займешься. Будешь за прокормление отвечать. Идет?

Усач побледнел и остановился.

– Я?

– Ты!
– ответил Елка, прищурясь.
– Ты ж работы хотел? Вот тебе работа. Займешься, порядок наведешь. С коровами там и вообще... Али не хочешь?

Усач закусил губу, глянул на него исподлобья и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Дверь с грохотом захлопнулась.

Еще одним врагом у Елки стало больше. Он снова сел в кресло и безвольно опустил голову. Надо было принимать какое-то решение. Вариантов осталось немного.

– Да, Колобок, - тихо произнес Елка.
– Видать, отработал ты свое. Скушают тебя, Колобок... А что делать?

Через три часа, покидая Толковище, Большая Елка снова шел по тому же коридору к дверям своего кабинета. Сзади, постепенно стихая, гудел зал заседаний. Все расходились. Рядом с президентом по ковровой дорожке тяжело ступал коренастый мужик, чем-то напоминавший директора кастрюльного завода, где Елка работал в молодости.

– Вот такие дела, Степаныч, - сказал Президент Центральной провинции, усаживаясь за стол.
– Такие вот дела, понимаешь. Надо теперь, стало быть, тебе впрягаться... Потянешь?

Новый Главный Министр потер ладонью загривок.

– Чего уж там, - сказал он.
– Дело есть дело. Где наша не пропадала. Как-нибудь сладим.

– Ты в рынке-то этом секешь что-нибудь?
– спросил Большая Елка.
– Ну, в либерзации этой?

– Разберемся. Найдем дорогу. Чай, не в лесу...
– Преемник Колобка кивнул на картину с медведями.
– Рынок, он и есть рынок. Лишь бы не базар.