Кухтик, или История одной аномалии
Шрифт:
– Ну, как же... Либерализация в стране намечается. Вы что, не слышали?
– Нет, почему же... слышал, - пробормотал Клоун.
– Только я полагал, что вы... что вы не...
Хозяин кабинета ласково посмотрел на него и снова кивнул.
– Все правильно... Допустим, что мы, скажем так, не совсем одобряем... Но вот тут вы нам и поможете.
– То есть как помогу?
– не понял Клоун.
– А партия? Она же это... Вы же, извиняюсь, сказали "либеральная".
– Ну, милейший, - улыбнулся серый, - чего ж тут непонятно? Ну, посмотрите на себя. Послушайте себя. Да кто ж после этого либералов всерьез воспринимать станет?
Клоун, услышав это,
– Что ж, - сказал он, потупившись.
– Я, в общем, готов. Но дело-то не во мне. Партия, она, знаете ли, расходов требует. Так сказать, материальной поддержки...
Он быстро сообразил, чего от него хотят. Предложенная игра ему не очень нравилась, но перспективы открывались заманчивые. Конечно, попадать в зависимость от серого не хотелось, однако выйти из этого кабинета, отказавшись, значило поставить крест и на партии, и на себе. Согласиться же - означало разом обскакать всех конкурентов.
– Ну так как?
– послышался вопрос.
– Да я, в общем-то...
– Клоун постарался сделать максимально тупое лицо.
– В общем-то... конечно... Но почему "левая"?
– Ну, как же, голубчик? Левая, демократическая. Без этого нельзя. Название так название. Чтоб от него и демократией, и либерализмом за версту разило. Вы у нас и будете олицетворять демократию. А нести можете что угодно. Чем глупее, тем лучше. Только побольше эмоций. Мы ж вас за это и выбрали. Играйте в полную силу.
Будущий глава партии вытер вспотевший лоб. "Хрен с вами. Поиграем", решил он.
С этого дня Клоун стал вживаться в образ клоуна. Далось это не просто и не сразу. По многу часов, кривляясь перед зеркалом, он оттачивал свою роль и постепенно научился входить в неё мгновенно, в любой обстановке. Лидеры других партий не принимали его всерьез. Да и жители ходили на его митинги, как на концерты. Желающих вступить в партию было немного, однако постепенно вокруг начал образовываться устойчивый кружок недоумков. Говорить с ними было не о чем, но привлечь толпу зевак они помогали. Молва о левых либералах распространялась все шире. Корреспонденты газет и телевидения старались не пропустить его выступлений. Разумеется, они выставляли его в своих репортажах полным кретином. Но зато упоминали о нем почти ежедневно. А другого от них и не требовалось. Клоун быстро усвоил золотое правило настоящего политика - неважно, что о тебе говорят, важно, чтобы говорили как можно чаще. Неся по кочкам и демократов, и их противников, мешая при этом в своих речах лозунги и тех и других, он с каждым разом собирал все большую аудиторию. Со временем к нему стали проявлять интерес не только болваны и люмпены. Известность партии росла, и многие решили получше к ней приглядеться. Среди них были и люди с немалыми средствами. Вложить эти средства в него некоторые сочли выгодным. Он же, ощутив свою значимость, стал проявлять все больший напор. С теми, кто некогда помог ему стать на ноги, Клоун теперь предпочитал встречаться пореже. Они было вознамерились приструнить доморощенного либерала, но тут грянул заговор с танками на улицах, началась неразбериха в кабинетах серого здания, как и в других кабинетах столицы. Бывшим попечителям стало не до него. Клоун вздохнул с облегчением.
За год с небольшим он окончательно превратился в крупную политическую фигуру. Речи его не стали более осмысленными (этого он делать и не собирался), но некое подобие идеологии в них зазвучало. Идеология эта была проста, как табуретка. Каждому избирателю надлежало обещать то, чего он хотел. Любителям вредной жидкости - побольше отравы. Их страдающим
век ни в одной нормальной стране всерьез это не воспринял бы. Но огромная масса жителей ещё со времен истребления и поделения настолько изувечила мозги, что утратила способность критически оценивать любые слова.
Соперников Клоун не боялся. Одни из них мрачно корпели над своими программками, которых никто, кроме них самих, не читал. Другие постоянно искали союзников, умудряясь расплеваться с любым союзником через месяц. Третьи пытались просветить темный народ (общаясь в основном друг с другом). Но истинным знатоком народа был только он. Он, и никто другой!
Клоун сидел в кресле, откинув голову, и пытался набраться сил перед возвращением в зал. Постоянно играть роль клоуна было делом нелегким. Порой он замечал, что все больше сживается с ней и уже плохо отличает игру от реальной жизни. Эта полуреальная жизнь несла его, как речной поток. Но другой он уже представить себе не мог. Да и не хотел.
Он встал, шагнул к зеркалу и скорчил страшную рожу. Вышло неплохо. Он выпятил челюсть и защелкал зубами. Получилось тоже ничего. Он засунул руки в карманы и прошелся по кабинету. Идти в зал не хотелось.
– А, наплевать!
– сказал Клоун и снова уселся в обитое черной кожей кресло.
* * *
– Плевать, - ответил Кирилл Рогозин Вениамину Шульману.
– Плевать мне на то, что говорят. Я свое дело делал как мог... А вообще не до споров мне сейчас, Беня. Устал я.
– Кирилл закрыл глаза, опустил руку с недокуренной сигаретой и умолк.
Пять дней назад в его кабинет вошел новый хозяин. Кирилл помнил, как с утра готовился к этому моменту. Он помнил, как встал, приветствуя бывшего Местного Начальника, как постарался выжать из себя улыбку. Улыбка получилась хреновой - он видел это по глазам вошедшего. Хотя, надо сказать, тот держался вполне пристойно. Добивать не стал. Только малость съехидничал, осведомясь, не утомился ли господин Рогозин на его месте.
– Есть немного, - попытался сохранить лицо Председатель Совета.
– Да-а...
– протянул бывший Партийный Начальник.
– Понимаю... Вот и выборы вы как-то без подъема провели.
Выборы и впрямь прошли вяло. Попытки Кирилла общаться с жителями кончались всегда одним и тем же - полным молчанием зала или двумя-тремя колючими вопросами. Смотреть в глаза людям, которые когда-то доверились ему, было для Кирилла испытанием тяжким. Объяснять им, что повсюду живется не лучше, что случались и более трудные времена, он не хотел. Они жили здесь и сейчас. Что же до трудных времен, то не для того они его выбирали, чтобы снова пережить очередную разруху. Вдаваться в научные рассуждения о переходном периоде, о грехах прежних вождей он не мог. Те поступали точно так же, валя один на другого. К тому же списывать все на прежние ошибки было просто лукавством. Своих наворотили немало.
Глядя, как Бывший Начальник по-хозяйски осваивается в кабинете, Кирилл заметил, что со времени их последней встречи тот сильно изменился. Речь его стала более гладкой, раскованной, без прежней кондовости. Костюм на нем был не отличим от костюмов новых столичных бизнесменов, наезжавших порой по каким-то своим делам в Лукичевск. Даже двигался он теперь как-то вальяжнее.
"Нет, все-таки они перековались, - подумал Кирилл.
– Завершилась-таки их перековка. Вот теперь действительно, кажется, завершилась".