Кухтик, или История одной аномалии
Шрифт:
Внутри низкого, обшитого досками клуба, в вестибюле на стене висел большой портрет Предводителя. Штатский остановился перед портретом, почесал затылок, оглянулся на Кухтика и сказал:
– Снимай!
– Что?
– не понял Кухтик.
– Что, что? Покойничка!
– Бывший полковник указал на портрет и посмотрел на рядового Кухтика, как на идиота.
С одной стороны, Кухтик вроде бы не мог ослушаться приказа. С другой стороны, приказ был как бы не совсем приказом, поскольку исходил от человека штатского, пусть и бывшего кем-то там в прошлом. С третьей стороны, на стене висел не чей-то портрет, а портрет самого Предводителя. Главного Начальника партии.
Серые клеточки в Кухтикином мозгу пришли в замешательство и посоветовали ему не торопиться.
– Снимай, чего стоишь?
– прикрикнул на него заведующий клубом.
– И здесь вот, рядом, на пол поставь. Пусть постоит. Неясно ещё - чего будет. А пока - в сторонку его. Подстраховаться - не грех. Береженого Бог бережет...
– М-м-м...
– произнес Кухтик, не двигаясь с места.
– Что, оглох, что ли?
– рявкнул на него штатский.
– Никак нет.
– Снимай, дубина!
– Бывший полковник схватил Кухтика за руку и толкнул его к портрету.
– Снимай, тебе говорят!
Кухтик вздохнул, обреченно взялся за толстую раму и, поднатужась, снял портрет со стены.
– Ставь здесь!
– Штатский ткнул пальцем в угол.
Кухтик поставил Предводителя на пол.
– Все. Иди взад, - махнул рукой сомнительный полковник.
– Во, олухов понабирали!
Кухтик, озираясь, двинулся к выходу.
На плацу строилась рота. Перед строем суетился растрепанный лейтенант. Двери казармы были распахнуты, и кто-то громко матерился внутри. Из висящего на столбе динамика до Кухтика донеслись звуки траурной музыки...
* * *
Но пролетела неделя, другая, и снова все встало на свои места. На стене клуба повесили новый портрет. Изображенный на нем человек очень понравился Кухтику. Лицо у Второго Предводителя было добрым, и выглядел он даже лучше первого. Хотя и тот был красивый мужчина.
В комнате, где проходили политзанятия, сняли картинки, изображавшие героические подвиги прежнего Предводителя. Их заменили другими, на которых Второй Предводитель беседовал с солдатами в казармах или в поле, во время учений. А скоро и сам Кухтик попал на первые в своей жизни учения, где научился стрелять, курить, забираться на танк, пить, не закусывая, и спать на ходу. То есть стал настоящим солдатом.
Теперь-то он действительно много знал и много умел. Он умел бросаться по команде на землю и лежать, глядя сквозь прицел автомата на фанерный щит с черной мишенью. Он даже мог попасть в эту мишень. Правда, не сразу.
Он умел вырыть окоп. Он мог пробежать с тяжелым мешком за спиной и два, и три, и пять километров. Правда, бежать пять было значительно хуже, чем два.
"Слушай боевую задачу! Первая рота... Вторая рота..." - слышит Кухтик сквозь сон.
"Да что у них завсегда бодяга со связью этой!.. Говорят, связисты, суки в ботах, пропали. Хрен знает куда пропали. Вечно одно и то же..." слышит он чей-то голос.
Кухтик роет сухую землю маленькой саперной лопатой и чувствует, как пот высыхает у него на спине.
"Кончай, и так сойдет!
– говорит Кухтику лежащий рядом на пыльной траве "дед".
– Один черт отваливать отсюда придется. Танки у них в болоте застряли. И кабель вчера сперли. Халява сказал - местные ночью срезали. Вон - капитан бесится".
"Первый взвод! Развернуть станцию!" - слышит во сне Кухтик.
"Какого черта развернуть? Знают же -
Кухтик видит себя лежащим на спине и смотрящим в белое небо, куда, клубясь, уходит черный столб дыма.
"Напоказушничались, козлы!
– доносится до него.
– Торф загорелся. Опять канаву копать, пожар гасить. Во где мне уже эта лопата! Накопался в нарядах. Сегодня - копай, завтра - засыпь. Один закон - чтоб служба медом не казалась".
"Старшина! Кто старшину видал, мать вашу!" - орут где-то там, впереди.
"Да вон он, Халява, с местными ругается. Забор, вишь ли, у них танком снесли. А сами-то... Кто кабель спер?.."
Жарко. Жарко и душно Кухтику. Да не одному ему жарко. Всем жарко - и "дедам" и салагам.
"Слышь, молодой. Сбегай-ка, воды принеси. Чего разлегся?.. Где, где... А я почем знаю?.. Где хошь, там и достань. Разговорчивыми чего-то стали. Погоди, в казарме разберемся..."
Серая от пыли рота строится на серой дороге.
"Марш-бросок... Теперь держись, молодой. Счас тебе небо с овчинку покажется".
Сапоги Кухтика стучат по плоским камням. Хлопает по бедру набитый подсумок.
"Ну, гады! Опять кухню не подвезли. Беги теперь до казармы... Ничего, салага! Жрать захочешь - добежишь..."
И проходит лето. И наступает зима.
"Я вот чего скажу тебе, Кухтик. Дурак ты дураком, коли вопросы такие задаешь. Я б тебе и отвечать не стал. Я б лучше задрых. Это для вас, салаг, здесь в карауле закон - три часа на посту, три - спишь, три - бодрствуешь. А я хоть сейчас завалиться могу. Просто спать неохота, потому с тобой и калякаю. Да и смешной ты больно, салажонок... Вообще-то это удача тебе вышла, что сюда послали. Здесь караул тихий. Пушки, танки эти никому на хрен не нужны. Вот у продсклада стоять - там фигово. Там местные шастают... А насчет вопроса твоего дурацкого, так вот что скажу я тебе. Молодой ты еще. Без понятия. Ты что ж думаешь, что ежели тебя "дед" пару раз бляхой огрел или там гальюн драить поставил, так это - непорядок? Это-то как раз порядок и есть. На нем все тут держится. Что Халява, что капитан - все про все знают. Им "деды" - первая опора. Они ж через них салаг в узде держат... Ты вот на гражданке в институте своем научном сидел, а я - три года на зоне корячился. И я скажу тебе: что здесь, что там - один закон. Здесь - "дед", там - пахан. И там тоже начальник с паханом заодно. И на том порядок держится... Да и везде - то же самое. Везде пахан-начальник сидит. Что в городе твоем, что в области, что на самом верху. Сам посуди - откуда другому-то взяться? У нас, почитай, каждый десятый через зону прошел. Других-то законов нету. Ты ещё сопляком был, галстук этот на шею вязал, а над тобой уже пахана поставили. Ему - поблажка. А тебе - "шаг влево, шаг вправо...". Эх, салажонок! Порядок везде один. На том все тут стоит и стоять будет... Ну, да ладно. Ты давай сиди, а я, пожалуй, лягу, подрыхну..."
Гаснут звезды в утреннем небе за окном маленькой комнаты.
Одна рука переворачивает мятую подушку, другая натягивает на голову одеяло.
Тощие ноги вытягиваются, и голая пятка высовывается наружу.
Проходит год.
Асфальтовый плац тянется от крыльца казармы к низкому солдатскому клубу, выкрашенному зеленой краской. На стене клуба над самым входом висит портрет нового - третьего уже Предводителя.
"Когда ж они его повесить успели?" - лениво думает Кухтик.