Кукла и ее хозяин
Шрифт:
Рядом внезапно упала тень, делая полумрак вокруг еще гуще — кто-то бесшумно подошел со спины.
— Угадай кто, — следом раздался голос.
И от этого спокойного, тихого тона прошила новая дрожь — ледяной волной пронеслась по всему телу. Хозяин клуба испуганно подскочил на месте и, повернувшись, встретился с черными, могильно-черными глазами — словно его кошмар случился наяву. Рука лихорадочно рванула к карману, где лежал пистолет. Но не успела даже его коснуться, как Павловский стремительно перехватил его плечо и сжал. Миг — и руку будто передавило огромным
— Что может твой жалкий пистолет против меня? — могильные черные глаза, казалось, добрались до самой его души.
Мужчина захотел крикнуть — но не смог, словно связки разом пересохли, издавая лишь глухое кряхтение. Попытался дернуться — и не хватило сил, будто все тело впало в кому, скованное всего одним прикосновением о его плечо.
— Это не твой пистолет, — заставляя смотреть себе в глаза, сказал Павловский, — это гораздо страшнее.
Человек, любивший быть хозяином всего, сейчас потерял контроль даже над самим собой, чувствуя с каждым мгновением, как иссыхает весь изнутри — словно все тело отказывало орган за органом. Ноги, руки, плечи, шея — ничего больше не принадлежало ему. Только мысли еще ворочались в голове — все слабее с каждой секундой.
— Я ее отдам, — хрипло одними губами прокряхтел он, ощущая, как каждое слово стучит в ушах.
— Конечно, отдашь, — бесстрастно произнес рядом спокойный голос. — Теперь ты отдашь все.
Все вокруг начало стремительно меркнуть, будто занавес опустили раньше времени — в его личном спектакле. А вместо аплодисментов в ушах раздался шепот — потусторонний, коварный шепот «иди ко мне…»
Его глаза закатились, и он рухнул обратно в кресло.
«отпусти ее…» «станешь сильнее…»
Знакомый шепоток пронесся среди моих извилин, едва тело свалилось в кресло.
— Получилось? — тихо спросил стоявший в тени ложи Глеб.
О да, получилось — я чувствовал, как Темнота внутри меня жадно оплела новую душу, которую я вытянул вместе со всем ее ценным содержимым. Ника все еще совершала пируэты на сцене, не упав и даже не дернувшись — так легко это вышло, словно вытащил пазл из мозаики и переставил в другое место, не разрушив общий узор. Теперь этому хозяину больше ничего не принадлежало — даже сам себе он больше не принадлежал.
Я надавил на его душу, и карлик резко распахнул глаза, возвращаясь в сознание, и уставился на меня так, будто я выволок его за шиворот из самых глубин — и, кажется, он еще не понял, что только что произошло. Что ж, я помог ему понять — когда его рука сама взметнулась в воздух и сама залепила ему крепкую пощечину. Лысая голова аж дернулась в сторону. Он открыл рот, чтобы что-то яростно крикнуть — и тут же сам его закрыл. Потому что его новый хозяин желал тишины.
— Ты теперь мой раб, моя собственность, — под его обалдевшим взглядом пояснил я. —
Его рука снова взлетела в воздух и отвесила поверх красной щеки еще один удар. Слезы брызнули из мелких глазок. Он попытался разжать губы, чтобы выкрикнуть что-то в ответ — но они, бедняги, не разжимались, будто их крепко намазало клеем — так что дышать приходилось через нос. Как ему дышать, теперь тоже решаю я.
— Знаешь, — сказал я, глядя на мычащую в бессильной ярости морду, — я теперь тоже заведу покровителей. Наверняка найдутся любители страшных лысых карликов. Будешь отсасывать всем желающим с полной самоотдачей. Во имя меня.
Видя, как дико раздулись его ноздри, на этом моменте я любезно разрешил ему выдохнуть.
— Ты меня не заставишь! — со злостью выплюнул он.
— На колени, — приказал я.
Сразу же раздался глухой стук, и низвергнутый тиран плюхнулся на колени. Да, конечно, заставить тебя это же так сложно. Душа даже не сопротивлялась, чтобы больно твоей ненаглядной тушке не сделать — потому что тело ты всегда ценил больше. Очень зря. Я покрепче стиснул его душонку, показывая, что такое настоящая боль. Он скорчился как от острого приступа и беззвучно завыл вновь запечатанным ртом.
— Захочу, — сказал я, смотря на него сверху вниз, — ты каждый угол вылижешь здесь языком. А захочу — ты сам себе его отрежешь.
Глазенки, полные паники, вылупились на меня. Похоже, наконец-то начало доходить.
— Все в твоей жизни теперь зависит только от меня. Каждое движение, каждое слово и даже каждый вдох.
Я надавил на его душу, и следом он схватился за грудь, будто сдавило и ее. Всего одна команда — и легкие перестали работать. Когда его лицо начало синеть, я резко ослабил нажим, и карлик начал жадно глотать воздух враз пересохшими губами. А затем я позволил им заговорить.
— Я буду слугой! — мгновенно переобулся он. — Буду твоим рабом! Только, пожалуйста, пощади!
Всего за пару секунд я смог добиться того, чего он не мог добиться от нее месяцами. Стоило ли называть себя хозяином, если в душе ты раб? Скажи я сейчас — просто скажи без всяких приказов — и он бы сам полез целовать мою обувь, а затем бы вылизал пол.
— Хочешь, я тебе клуб передам? — частил коротыш. — Хочешь, я тебе отпишу, все что у меня есть? Все отдам!
Конечно, отдашь. Теперь и так все самое ценное, что у тебя есть, принадлежит мне — глубоко запрятанное внутри твоей жалкой душонки, оплетенное ею как добыча лапками паука — и это единственная причина, почему ты еще дышишь.
— Пиши, — я бросил перед ним лист бумаги и ручку.
— Что? — пробормотал он.
— Что все твое имущество переходит мне. За долги.
— Какие долги? — лысина аж засверкала от напряжения.
— Карточные.
— Но я не играю в карты…
— А долгов наделал.
Я слегка надавил, помогая ему подхватить ручку и вывести первые буквы. Дальше, боясь новой боли, стоя перед креслом на коленях, карлик торопливо написал все сам. Мне даже не пришлось снова нажимать на его душонку — она и так вся сжалась от страха.