Кукловод: Реквием по Потрошителю

====== Пролог ======

Калейдоскоп мозаики отражался в зеркале бесцветных, словно водная гладь, глаз. Черный гранит зрачка расширился, поглощая ночными сумерками штормовой предел элегического моря.

По-кошачьи тихий стук каблуков о мраморный пол разносился бесшумным эхом. Черный гранит сузился под давлением неонового света, что струился из софитов, освещающих артерию помещения, где, подобно клеткам организма, висели выставочные картины, возле которых лениво копошилось множество людей, чьи лица мелькали и исчезали, не запечатляясь в памяти.

Статная точеная фигура в строгом

черном классическом платье стояла напротив работы Джона Милле «Офелия»*, серо-голубыми очами разглядывая утонувшую водную нимфу. Россыпь веснушек на болезненно-бледном лице придавали отдаленно живую нотку её образу.

— Рей, ну где ты застряла! — нравоучительно воскликнула подошедшая девушка с огненными кудрями, подхватив подругу под локоть, и уволокла ту в живой организм, что продвигался по коридору. — Ты должна увидеть эту картину и сказать свое мнение!

Рей попыталась возразить, но слова так и застыли между пунцовых губ.

Фреска, струившаяся легкими пастельными тонами, резко переходила в вульгарные кровавые оттенки к эпицентру событий. Осенний пруд, окаймленный иссохшими деревьями, что замыкались полумесяцем вокруг неопределённого пола человека, лелеющего в окровавленных руках оторванную девственно-белую руку, чьи пальцы, будто еще живя своей жизнью, тянулись к лицу обнимающего.

— Жуть какая, — завороженно, но отстранёно прошептала Рей.

— Да ну, — вульгарно воскликнула рыжая. — А я бы повесила у себя над кроватью. Соседка тогда меньше бы лезла на мою сторону!

— Марико, мне не понять современное искусство. Ты же знаешь, я предпочитаю старую добрую классику, например, импрессионизм.

— Но согласись, по сравнению с теми размалеванными кляксами, это все равно искусство!

— С этим не поспоришь. Эти снобы-гурманы находят сейчас искусство даже в простом зеленном пятне, выискивая в нем глубокий смысл.

— А посмотри на это. — Марико провела подругу к соседней картине, на которой было запечатлено ничто. — Да, это картина, — поспешила объяснить она, уловив непонимающий взгляд подруги, — вон тут в углу есть какая-то точка. За неё хотят 90000 иен. Слушай, давай станем художниками?

Подруги заразительно расхохоталась, но смех их был прерван безжизненным, словно выкованная сталь, голосом — насколько неестественно ровным он казался:

— В этом нет ничего удивительного. Искусство лишь отображает сердца людей.

Девушки обернулись. Между ними, будто появившись из воздуха, стоял молодой человек. Сложно было определить его возраст. Казалось, что кожа его сделана из фарфора — ни единой морщинки или прыщика. Кукольные глаза смотрели в пустоту напротив. А темно-алые волосы, челкой закрывающие лоб, лишь акцентировали его аристократическую бледноту.

— Еще Шекспир говорил, что театр — это зеркало природы, что отражает истинное лицо времени, как его низости, так и её достоинства. — Юноша перевел взгляд на девушек, от чего у тех прошел колючий морозец по коже. — То же можно сказать и о кинематографе, музыке, живописи. Так что нынешнее искусство идеально отображает сегодняшнее лицо природы наших сердец.

Повисло неловкое молчание. Подруги заговорщически переглянулись, раскрыв рты. Но Рей первая озвучила ответный вопрос:

— То

есть вы считаете, что нынешняя жизнь — сплошная пустота с кляксой в углу?

Парень подавил циничную улыбку, буквально просканировав Рей взглядом.

— А что тогда насчет известного квадрата Малевича, — с видом знатока вмешалась Марико, деловито поправив выбившийся рыжий локон.

— Малевич поставил точку на искусстве, решив, что человек больше не способен создать нечто новое, от чего способно встрепенуться человеческое сердце. — Юноша скрестил руки за спиной, продолжая вглядываться в пустоту, чуть откинув голову.

— А я вот не согласна, — напыщенно возмутилась Марико. — Мне нравится современное искусство. К тому же человек эволюционирует, а значит, и его искусство способно прогрессировать.

Мирико подмигнула Рей, но та лишь возмущенно покачала головой.

— Оу, если бы вы знали, насколько вы правы, — жутковато усмехнулся незнакомец, сжав пальцы. — Я, как современный художник, польщен.

Рей только сейчас заметила бейджик на рубашке с именем «Ориса Накуса*». Это имя уже точно мелькало перед глазами, и тогда Рей взглянула на картину с безобразным человеком, обнимающим руку. И точно — то же имя.

— Так это ваша картина.

Марико тут же проследила за взглядом подруги.

— Так вы художник? — кокетливо задала риторический вопрос Марико.

— Не совсем. Обычно я использую другой материал.

— Мне очень интересно узнать, какой. Меня, кстати, Марико зовут, а это Рейко.

Накуса не удостоил их повторного взгляда, загадочно улыбнувшись краешком губ.

— Кстати, о современно искусстве. Марико, вам должны понравиться сюрреалистические работы Таро Окамото*.

Художник провел их к противоположной секции. Одна из картин тут же бросилась в глаза. Нечто, напоминающее скелет, резкими линиями разрываемое огнем.

— «Миф завтрашнего дня». Искусство подобно взрыву? Нечто неуловимое, запечатленное в мгновении, — процитировала Рей.

— Да, один мой друг уважал работы Таро-сана. Иногда я пытаюсь тоже понять их точку зрения, но безуспешно.

— Скажите, а мы с вами нигде не встречались? — Рей изучающе скользила взглядом по молодому художнику. Что-то знакомое было в его чертах. Но…

— Не думаю.

Ориса Накуса, некогда известный в своей прошлой жизни как Акасуна Сасори, покинул выставочный зал преждевременно, даже несмотря на то, что его задержали местные девушки. Одна из них, как осеннее назойливое солнце, не по погоде яркое, — Марико — таки выпросила его номер телефона под недовольное пуританское порицание её подруги Рейко, которая тактично дергала подругу за рукав. Но Сасори был вынужден откланяться, мотивировав тем, что близится очень значительный день в его жизни, к которому ему нужно подготовиться заранее. Но перед этим ровно в 18:00 и ни минутой раньше, ни минутой позже он посетил кафе возле городского парка города Осаки, где договорился о встрече. Часы уже показывали 18:15, когда Акасуна нервно отбивал ногой ритм мелодии, струящийся из наушников. В 18:32 юное создание с искрящимися голубыми глазами и слишком глупой наивной улыбкой присело к нему за столик, поправив блондинистую шевелюру.