Кукловод: Реквием по Потрошителю
Шрифт:
— Если так хочешь пожалеть себя, Рейко, то лучше убей себя.
«Убей себя, убей», — твердил голос разума. — «На что ты надеешься, глупая девчонка? У тебя нет будущего».
Хозуки, как ни в чем не бывало доедая лапшу, присел рядом с Рейко.
— Эй, Рейко, хочешь доесть мою морскую капусту? Я её с детства не перевариваю.
И заботливо, подцепив палочкой розовую мякоть, поднес к губам Акиямы.
Соленая бесцветная дорожка скатилась по щеке, утонув в прилипших к губам прядях. Мертвые не слышат, как бы об обратном ни пытались уверить священные писания.
— В кого ты превратилась, Акияма Рейко? — отражение
Лампочка в ванной мигала, то и дело норовясь вернуть Рейко во тьму. И, когда свет исчезал, она вновь возвращалась к Кукловоду, в подземную камеру, где он стоя у двери, прижавшись к косяку, ровным беспристрастным голосом вещая очередную философскую чушь и ожидая, когда подействует снотворное.
— Люди бояться тьмы, потому что слишком привыкли полагаться на свои глаза. Темнота пугает их, ведь она скрывает факты. Именно этот эффект используют многие режиссеры хоррор-фильмов.
Нет, он был неправ. Глаза на тьму открыл ей Мадара. Когда она вновь и вновь отказалась спать с выключенным светом, он наносил удары словами, которые ранили глубже, чем скальпель Кукловода.
— Знаешь, Рейко, почему люди боятся темноты? — возвышаясь в приглушенном свете ночника, цинично хмыкнул Учиха. — Потому что в темноте люди остаются наедине с собой. — После он бессердечно отключил светильник, и голос вибрировал отовсюду и в тоже время ниоткуда. — Ты, Рейко, боишься не темноты, а саму себя.
Тщедушная незнакомка появлялась и исчезала в отражении грязного зеркала, испещренного брызгами. Лампочка мигнула, и ванную сотряс звон стекла. Свет вернулся — звонким дождем сыпались осколки зеркала вместо капель из крана, заполняя умывальник. В остатках стекла мелькнули широко распахнутые глаза. Тьма накрыла одеялом, пряча от монстров внешнего мира, чтобы выпустить внутренних. А вернувший свет показал крупный осколок и дорожку крови на сжимающейся ладони. Тьма — режущий звук. Свет — осколок ведет линию поперек вен. Тьма, и все тихо. А свет окрашивает кровь, бегущую по кисти к линям ладони. Капли оставляют трудно смываемые отметины на раковине.
Осколок из ладони в ладонь — из разбитой в костяшках пальцах и изрезанной в еще не тронутую.
— Что ты творишь?
Акияма, застыв с осколком над венами следующего запястья, безразлично взглянула в остатки зеркала на ошарашенного Суйгецу. Страх захлестнул волной, и дрожащей рукой она попыталась порезать вены, но Суйгецу бросился на неё, сбив с ног и перехватив вооруженную руку, скрутил, отбросив окровавленный осколок.
— Боже, Рейко, ты в конец свихнулась.
Кровь капала на пол, а Рейко даже не сопротивлялась, просто сидела средь разбитого зеркала в образовавшихся подтеках собственной крови, пока Хозуки судорожно перевязывал её руку полотенцем.
— Благо вены ты резать не умеешь, жить будешь, но швов 10 наложить придется. Эй, ты вообще слышишь меня? Какого хрена на тебя нашло? Это из-за слов Мадары? Так не слушай этого мудака, он же тебя специально проверяет и провоцирует.
— Не поэтому, —
Двое людей, которые кардинально отличались друг от друга в обычных репризах этой жизни, где они вряд ли бы столкнулись, чтобы отыграть свои роли, сидели в тесной ванной комнате на полу, на влажном затоптанном коврике, где витали ароматы дешевого мыла и незакрытого мужского шампуня вперемешку с металлическим запахом крови. Очередной осколок отвалился от разбитого зеркала в раковину и нарушил тишину звоном, заставившим вздрогнуть Суйгецу, сжимающего порезанную руку Акиямы. Он не смел прервать её монолог, произнесенный голосом, напоминающим хрустящие под ногами осколки. Слова болезненно впивались, будто говорила вовсе не она, а подсознание, уже давно осознавшее и прошлое, и настоящее, вещающее гласом будущего.
— И что же это за цель? — прочистив горло, хрипло спросил Суйгецу. Он даже не пытался отчитать её за содеянное или начать пафосные речи о вреде суицида и пользе, которую она может принести будущему. Не из тех он людей, что спасают от самоубийства.
А Рейко, развернувшись все в том же прострационном состоянии, проговорила как само собой разумеющееся, ведь ответ она знала с самого начала, и не с того момента, как Мадара нашел её, а с того, как Кукловод запер её в подвале.
— Найти Кукловода и отомстить.
Под дикой дозой обезболивающего Рейко пыталась схватиться влажными от слез глазами за что угодно, лишь бы не смотреть, как Суйгецу зашивает по-дилетантски порезанные вены. Спрашивать о том, точно ли он умеет, смысла не было. Поэтому, понадеявшись, что вены мертвецов ничем не отличаются от живых для помощника патологоанатома, Акияима тихо плакала от боли.
— Почему ты такой? Беспечный, веселый, когда вокруг творится такое?
— Если не будешь смеяться над тем, что тебя мучит, мир сведет тебя с ума, — пожал плечами Суйгейцу, усмехнувшись кривой отчаянной улыбкой.
— А ты? — надломанным голосом всхлипнула Рей. — Ты тоже обиженный Кукловодом? Или Мастером? Почему ты здесь находишься?
А ведь и правда. О Суйгецу она знала лишь то, что раньше он имел дело с трупами и преданно помогает Мадаре.
— О, нет, — одушевленно, сдерживая смешок, покачал головой Хозуки, разрезая кухонным ножом нить. — В моей жизни собственно ничего мелодраматичного или трагичного не произошло. Я сын наемного убийцы из группировки «Семи мечников». Мадара поймал меня, когда я выполнял задание, чтобы, так сказать, «сделать кости» и попасть в группу. Мадара заставил меня крысятничать для него, предложил альтернативу вместо решетки. Поначалу он устроил меня барменом в клуб «Акацуки», чтобы я поглядывал за шайкой Мастера. Затем — в морг, где Орочимару изымал органы для черного рынка Какудзу. Я так понял, это было нужно, чтобы узнать, когда у них будет нужный материал для брата Мадары. Когда Кабуто повязали, я сбежал под шумиху. Но после Мадара нашел меня. Заявил, что полиция вскоре прознает про меня, поэтому я решил, что логично залечь на дно вместе с ним и оказался прав.