Куколка
Шрифт:
В:Об чем же еще?
О:Говорили про ее былую греховность и об том, что ныне она узрела светоч, а потому к прошлому возврата нет. Что Иисус Христос пришел в сей мир ради таких, как мы, дабы указать нам путь в ночи. Мы словно только познакомились, и она расспрашивала об моей прошлой жизни. Кое-что я рассказал.
В:Открыл свое настоящее имя?
О:Да, сэр. А еще поведал об матушке и родных, кого вопреки всему я не забыл. И она укрепила меня в решенье их повидать.
В:Чтоб заодно от тебя
О:Думаю, она была со мной искренна, сэр.
В:Ты говорил, она поносила знать?
О:Да, ваша милость. Высказывалась об несправедливости, какой навидалась у мамаши Клейборн.
В:То бишь?
О:Не судите строго, сэр, но я признался в былых грехах, и она сказала, что ее клиенты стократ хуже, ибо грешат умышленно, тогда как подобные мне — ради хлеба насущного. Дескать, богатство уродует души и застит совесть; пока знать сего не поймет, жизнь будет сплошным проклятьем.
В:Короче, смутьянила?
О:Она сказала, мир лишен всякой надежды, пока аристократы безнаказанно руководствуются грехом. И оттого нам, простым людям, следует беречь души, не потакая собственной греховности.
В:Тебя не рассмешили этакие слова из ее уст?
О:Нет, сэр. Они шли от сердца, без ерунды. Я сказал, дескать, не по чину нам судить благородных, и она мягко возразила: мол, наверное, ты не задумывался, что Царствие Небесное надо заслужить еще на сем свете, и сие в равной степени касается всех. Ибо там нет иных чинов, кроме святости. Она поощряла во мне хорошее, сэр. Знаю, вы считаете, хороших валлийцев не бывает, мол, все они злыдни. Ей-богу, сэр, мы самая злосчастная нация, и все наши пороки от нужды. По правде, в душе мы вовсе не грешники, но добрые и набожные.
В:Да знаю я вашу доброту и набожность! Сиречь вероломство и еретичество! Вы — непристойная хворь державы! Чирей на заднице империи, прости господи!
О:Иногда, сэр. От безысходности.
В:То бишь всегда. Об его сиятельстве девка еще что-нибудь говорила?
О:Мол, она их прощает, но Господь не простит.
В:По какому праву грязная потаскуха дарует прощенье да еще рассуждает об Господней воле?
О:Не ведаю, сэр. Я прям на ходу засыпал, до того измучился и все ноги сбил. После этакого дня голова шла кругом. Веду девицу, слушаю — вроде как верно говорит.
В:То она тебя, охламона, вела. Девка ехала верхами?
О:Да, сэр. Но временами спешивалась, чтоб я передохнул.
В:Ты настолько изнемог, что уж больше с ней не заигрывал?.. Ну, чего язык-то проглотил?
О:Пожалуй, лучше обо всем рассказать, хоть к делу оно ничего не прибавит. Той ночью на бережку Ребекка шибко продрогла, и мы легли рядышком, чтоб согреться. Прижалась она спиной и говорит, мол, знаю, ты не воспользуешься моей беззащитностью. Я, сэр, к ней не притронулся, лишь поведал, что когда-то был женат, но из-за пьянки моей ничего путного не вышло, а бедную мою женушку вскорости уморила дизентерия. Конечно, говорю, ты якшалась с
В:Утречком под Сатаной, а вечерком уж под тобой? Лихо!
О:Однако днем в нее проник Христос.
В:И ты потворствовал этакому богохульству!
О:Нет, сэр. Поверил, что она искренна в своем раскаянье.
В:И уж созрела для ублаженья твоей похоти.
О:Не скрою, сэр, я завидовал Дику. Природа голос подает. Но теперь наравне с телом меня влекла ее душа. И я подумал, что в супружестве с ней сам стану лучше.
В:Однако сия новоявленная святая тебя не пожелала?
О:Она зареклась от всякого мужа, сэр. Ты, говорит, готов взять в жены законченную грешницу, и я благодарна за твою доброту, но не могу ее принять, ибо в разгар давешней муки поклялась, что больше никогда добровольно не отдамся мужчине.
В:Тебя устроил такой ответ?
О:На другой день, сэр, вернее, утром уже наступившего дня я сделал еще один заход. Ты хороший человек, сказала она, и ежели вдруг я передумаю, то непременно учту твое предложенье. Но сейчас, мол, все в ней говорит об обратном, и первым делом она должна повидать родителей.
В:Эх ты! Раздраконил бы святошу, пока был шанс!
О:Чего уж теперь, сэр, волна ушла.
В:Ничего, мы ее словим. Уж меня-то нежные взгляды, ахи да охи с толку не собьют! Пусть изощряется сколь угодно!
О:Конечно, сэр. Удачи вам.
В:Обойдусь без твоих пожеланий.
О:Прошу прощенья, сэр.
В:Ну гляди, Джонс, коль в чем соврал, веревки тебе не миновать, ручаюсь.
О:Прекрасно понимаю, сэр, и жалею, что сразу обо всем не рассказал.
В:Для настоящего злодея ты слишком болтлив и глуп. Только и достоинства в тебе, что пакостишь по мелочи. Пшел прочь и жди, когда вызову. На волю не отпускаю. Поживешь на казенных харчах, пока дело не закончено. Ясно тебе?
О:Так точно, сэр. Покорнейше благодарю. Храни вас Господь.
~~~
Линкольнз-инн, сентября одиннадцатого дня
Ваша светлость,
кабы не священный долг безропотно исполнять Ваши милостивые повеленья, мое смиренное беспокойство об Вашей светлости умолило б меня воздержаться от пересылки приложенья к сему письму. Всей душой желал бы я унять свою тревогу, но вынужден следовать древнему правилу моего ремесла Testis unus, testis nullus {130} . К тому ж сей единственный свидетель, отъявленный плут и враль, ссылается на другого, кто, по всей вероятности, окажется еще большим лгуном. Однако с полной прямотою я должен уведомить Вашу светлость: на мой взгляд, Джонс, по кому давно плачет веревка, в существе не лжет. Нам остается уповать, что коварная девка его обманула.