Куколка
Шрифт:
Я Ребекка Ли, в девичестве Хокнелл, старшая дочь Амоса и Марты Хокнелл; родилась в Бристоле января пятого дня, года тысяча семьсот двенадцатого. Замужем за Джоном Ли, манчестерским кузнецом с Тоуд-лейн. До нынешнего мая была лондонской проституткой, известной под именем Фанни. На шестом месяце беременности.
В:Вам ведомо, зачем вас сюда призвали?
О:Да.
В:Знаете, что я расследую
О:Да.
В:Тогда начнем. После первого мая имели вы известья об его сиятельстве либо сношенья с ними?
О:Нет.
В:Имеете сведенья, что, вероятнее всего, они каким-либо способом умерщвлены?
О:Не имею.
В:То же самое спрошу об их слуге: вам что-нибудь известно об его судьбе?
О:Ничего.
В:Вы под присягой.
О:Знаю.
В:Ну что ж, внове целомудренная наша, сперва выясним, что вы есть, а после перейдем к тому, чем вы были. Говорить как на духу. Вспученное брюхо и кликушество не помогут. Ясно выражаюсь?
О:Христос мой свидетель.
В:Прекрасно. Но советую не забывать, что я располагаю показаньями Джонса. А также вашей бывшей хозяйки и многих других. Ну-с, когда приехали в Манчестер?
О:Двенадцатого мая.
В:И отыскали родителей?
О:Да.
В:Они простили ваши грехи?
О:Благодаренье Богу.
В:Вы рассказали, чем занимались?
О:Да.
В:И вас не прокляли?
О:Нет.
В:Как же так? Неужто родичи не крепки в своей вере?
О:Весьма крепки, оттого и простили.
В:Что-то в толк не возьму.
О:Искренне раскаявшихся не проклинают.
В:Но ведь прежде вас прокляли и вышвырнули вон.
О:Потому что согрешила, но не раскаялась. Теперь, нынешняя, я знаю, что они были правы.
В:Значит, вы все им рассказали. Стало быть, и об том, что приключилось в Девоншире?
О:Нет, про то умолчала.
В:Что ж так?
О:Зачем тревожить то, в чем не грешна.
В:Главный свидетель и соучастник
О:Не было злодеяний.
В:А я утверждаю — были, и вы всячески им способствовали.
О:Отрицаю.
В:Чего ж отрицать доказанное?
О:Напраслины не приму. Есть превыше тебя законник. Ужель Иисус столь негожий весовщик, что обмишулится в мере раскаянья? Он вовсе не слаб, и вскоре свет об том узнает.
В:Будет! Попридержи язык! Не смей мне тыкать!
О:Иначе не могу, такие наши правила.
В:К бесу твои правила!
О:В том нет неуваженья. Все мы братья и сестры во Христе.
В:Заткнись!
О:Сие правда. Все друг другу ровня, хоть мир того не понимает. Не ставь в вину защиту личного права и слова Божьего.
В:Надо ж, личное право и слово Божье! Не подать ли тебе кафедру?
О:Они неразъемлимы. Лишающий меня права крадет у Христа.
В:Какое еще право у отъявленной шлюхи! Притворной благостностью меня не обморочишь! Блядская наглость с гордыней и сейчас полыхают в глазах твоих!
О:Больше я не потаскуха. Сие ты знаешь, ибо расспросил обо мне. Ныне Христос мой единственный хозяин. Горжусь лишь званьем Его слуги.
В:Хочешь запросто откупиться от грехов? Тогда катись в Рим!
О:Ты не ведаешь моей веры. Каяться мне до последнего вздоха.
В:Ведаю, что тебя высекут, коль не станешь почтительнее.
О:Обиды не помышляла.
В:Тогда умерься в наглости!
О:В борделе я повидала тех, кто скотскою повадкой не отличался от жеребца иль кобеля. Однако в полной мере ублажались те, кто действовал лаской.
В:Прикажешь расшаркаться перед тобою? Величать «мадам» и подсадить в карету?
О:Суровься, коль хочешь, но грозность твоя показная, не от сердца.
В:Неужто?!
О:Да. Прошу, не злись. Повидала я законников и судей, не зачерствевших душой. Они б не казнили раскаявшуюся девку — мол, прежняя ты нам милее.
В:Этакими проповедями ты б распугала всех клиентов.
О:Жалею, что не распугала.
В:Да уж, пропиталась ты папашиной отравой.