Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины

Рыбаков Борис Александрович

Одной из форм выражения системы единства как основы могущества и славы Руси в памятниках Куликовского цикла выступает обращение к образам Киевской Руси. Наиболее яркий пример этого представляет собой «Задонщина», автор которой использовал художественные формы «Слова о полку Игореве» для прославления героев Куликова поля [496] . Величавые тени киевских князей Владимира Святославича и Ярослава Владимировича, святых братьев Бориса и Глеба встают за спиной Дмитрия Донского и его воинства. Именем второго Святополка, киевского князя-братоубийцы, клеймит «Сказание» отступника общего дела князя Олега Рязанского [497] .

496

См.: Творогов О. В. «Слово о полку Игореве» и «Задонщина». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла, с. 292–343.

497

Повести о Куликовской битве, с. 47.

Уже с середины XIV в. неизменными помощниками и заступниками московских князей выступают сыновья киевского князя Владимира Святославича — первые русские святые, братья Борис и Глеб [498] . Едва ли случайно, что дважды отъезд московского князя Семена Ивановича в Орду — в 1340 и 1342 гг. — был приурочен ко 2 мая — дню памяти Бориса и Глеба [499] .

Заметим, что наблюдения над русскими летописями XIV–XV вв. показывают необычайно внимательное отношение к выбору дня для совершения того или иного важного дела [500] . Внимание к датам и совпадениям, основанное на символизме христианского мировоззрения, а также до некоторой степени на полуязыческой вере в приметы, особенно обострилось в тревожную, полную страхов и надежд эпоху борьбы за свержение монголо-татарского ига [501] .

498

См. Голубинский Е. Е. История канонизации святых в русской церкви. М., 1903, с. 49.

499

ПСРЛ, т. XVIII, с. 93–94.

500

См.: Борисов Н. С. Русская культура и монголо-татарское иго. Автореф. канд. дис. М., 1976, с. 112–13.

501

Некоторые исследователи склонны объяснять появление образов Бориса и Глеба в памятниках Куликовского цикла воздействием «Жития Александра Невского» (см.: Салмина М. А. «Летописная повесть»… с. 364–368). Не следует, однако, забывать, что литературные заимствования обусловливаются идеями и настроениями определенной эпохи. Военно-феодальный культ Бориса и Глеба «служил своеобразной идеологической защитой от внешних врагов» (Бегунов Ю. К. Об исторической основе, с. 482–483). Он напоминал о былом могуществе киевских и владимиро-суздальских князей, о битве Александра Невского со шведами в 1240 г., в которой согласно церковной традиции решающую роль сыграла помощь святых братьев своему «сроднику» князю Александру Ярославичу.

Другим примером возвращения к вдохновляющим, героическим образам, связанным с религиозными представлениями Киевской Руси, по-видимому, можно признать запечатленное памятниками Куликовского цикла широкое распространение в конце XIV–XV в. культов Георгия и Дмитрия Солунского. Конечно, популярность этих святых воинов была в значительной мере традиционной, характерной для княжеско-боярской среды и во второй половине XIII — начале XIV в. Однако ряд фактов позволяет говорить об особом значении этих культов во второй половине XIV в. Пространная летописная повесть о Куликовской битве, составленная, по-видимому, вскоре после 1380 г., называет Георгия наряду с Дмитрием Солунским, Борисом и Глебом небесным покровителями русского войска [502] . Их имена, напоминавшие о знаменитых предках — Ярославе (Георгии) Владимировиче киевском, Юрии (Георгии) Владимировиче Долгоруком, Всеволоде (Дмитрии) Большое Гнездо, Юрии (Георгии) Всеволодовиче владимирском, — популярны в княжеской среде. Дмитрий Солунский считался небесным покровителем Дмитрия Донского [503] . Ко дню памяти Георгия были приурочены такие важные события в жизни московских князей, как отъезд сына Дмитрия Донского Василия в Орду в 1383 г. и его рискованный побег из ордынского плена в 1385 г. [504]

502

Сказания и повести о Куликовской битве Л., 1982, с. 21.

503

Вскоре после Куликовской битвы в Новгороде была построена каменная церковь в честь Дмитрия Солунокого (НПЛ, с. 377) Возможно, она была своеобразным памятником победы Дмитрия Донского над Мамаем.

504

ПСРЛ, т. VIII, с. 48; т. XVIII, с. 136.

Одним из самых значительных политических деятелей Киевской Руси, образ которого получил отражение в памятниках Куликовского цикла, был киевский князь Владимир Святославич. В этом образе сливались героика былин и патетика церковного панегирика, слава защитника Русской земли от «поганых» печенегов и христианское благочестие. Согласно «Задонщине» образ князя Владимира вдохновляет Дмитрия Донского и его сподвижников [505] .

В Москве культ Владимира, канонизированного в XIII в., был популярен, видимо, уже со времен князя Даниила Александровича. Интересно отметить, что в день памяти Владимира, 15 июля, родился герой Куликовской битвы князь Владимир Андреевич, нареченный этим крайне редким в тот период в княжеской среде именем, безусловно, в честь знаменитого предка [506] . В Новгороде уже в 1311 г. была построена каменная церковь в честь Владимира [507] .

505

Повести о Куликовской битве, с. 10. Образ Владимира напоминал и о конкретном событии — битве на Неве, которая произошла 15 июля 1240 г., в день памяти киевского князя. Именно это совпадение, по мнению исследователей, вызвало усиление интереса к личности Владимира, послужило толчком к его канонизации (см.: Голубинский Е. Е. История канонизации… с. 63–64).

506

См.: Кучкин В. А. Сподвижник Дмитрия Донского. — Вопросы истории, 1979, № 8, с. 104.

507

НПЛ, с. 93.

Напоминание о Владимире Святославиче как общем предке в устах древнерусского книжника должно было служить делу единения русских князей. В «Задонщине» Дмитрий Донской обращается к собравшимся князьям: «Братия и князи руския, гнездо есмя великого князя Владимира киевъского» [508] . То же обращение, дополненное похвалой Владимиру, содержится и в «Сказании» [509] .

Обращение к вдохновляющим, героическим образам прошлого выразилось и в канонизации Александра Невского, осуществленной в 1381 г. [510] Великий предок московских князей, чье имя стало символом доблести, самоотверженного служения Русской земле, упоминается и в памятниках Куликовского цикла [511] .

508

Повести о Куликовской битве, с. 10.

509

Там же, с 50.

510

См: Греков И. Б. Восточная Европа и упадок Золотой Орды. М., 1976. с. 323.

511

Повести о Куликовской битве, с. 98.

Листая «ветхие летописцы» и как бы

примеряя доспехи киевских богатырей на «князей нынешних», книжники конца XIV–XV в. проповедовали идею, исполненную поэтической прелести и не лишенную исторической справедливости, — идею о возмездии за давние многочисленные «обиды», нанесенные кочевниками, о победном исходе тяжелого единоборства Руси и Степи. Эту мысль по-своему выразил автор «Задонщины», повторив литературную форму «Слова о полку Игореве», но наполнив ее новым, мажорным содержанием. Куликовская битва — долгожданное возмездие степнякам. Она положила конец полуторастолетнему угнетению Руси. Автор «Задонщины» чувствует себя стоящим на пороге нового, более светлого периода в жизни страны, и это чувство изливается во взволнованных, порой сбивчивых, но глубоко искренних словах: «Уже бо по Русской земли простреся веселье и буйство и възнесеся слава русская на поганых хулу. Уже веръжено диво на землю. Уже грозы великого князя по всей земле текуть. Стреляй, князь великий, с своею храброю дружиною поганого Мамая хиновина за землю Русскую, за веру христьянскую» [512] .

512

Повести о Куликовской битве, с. 124. Подробнее об этом см.: Демкова Н. С. Заимствования из «Задонщины» в текстах распространенной редакции «Сказания о Мамаевом побоище». — В кн.: «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла, с. 444.

Мамаево побоище, по мнению автора «Задонщины», не только положило конец периоду монголо-татарского владычества, начавшегося «от Калатьския рати», от битвы на р. Калке в 1223 г. Оно означало конец и другого, почти одновременного с татарщиной, периода, начало которого отмечено горьким событием — «на реке Каяле одолеша род Афетов». Битва «на Каяле» упомянута в «Задонщине», разумеется, не только потому, что автор хотел воспользоваться художественными образами «Слова о полку Игореве». Поход 1185 г. представлялся ему рубежом, начиная с которого «Руская земля седить невесела» [513] . Та же мысль об ответном ударе, нанесенном степнякам на Куликовом поле, прослеживается и в воспоминании о нашествии Батыя, проходящем через все памятники Куликовского цикла. Устами жителей Кафы автор «Задонщины» насмешливо обращается к потерпевшему поражение Мамаю: «То ти была орда Залеская, времена первый. А не быти тебе в Батыя царя» [514] .

513

Мысль о том, что «Задонщииа» представляет собой своеобразный «ответ» на «Слово о полку Игореве», была высказана впервые Д. С. Лихачевым (см.: Лихачев Д. С. Национальное самосознание древней Руси. М.-Л., 1945, с. 76).

514

Повести о Куликовской битве, с. 16.

Представляя Куликовскую битву как начало нового периода в истории Руси, как решающий момент в борьбе со Степью, автор «Задонщины» обнаружил необычайно широкое, дальновидное понимание исторического значения событий 1380 г. Более того, он сумел отразить в своем произведении и духовную основу освобождения Руси — тот нравственный идеал [515] , ту возрожденную гордость, образом которой в архитектуре конца XIV в. стал вознесенный над кручей по-владимирски легкий и стройный собор Успения на Городке в Звенигороде. «Князи и бояре и удалые люди, оставимте вся домы своя и богатество, жены и дети и скот, честь и славу мира сего получити, главы своя положите за Землю Рускую и за веру християньскую», — восклицает автор «Задонщины» [516] . «Лутче бы нам потятым быть, нежели полоняным быти от поганых», — говорит боярин-инок Пересвет перед поединком с татарином [517] . Эти гордые слова прямо перекликаются с обращением к братьям рязанского князя Юрия, одного из героев «Повести о разорении Рязани Батыем»: «Лутче нам смертию живота купити, нежели в поганой воли быти» [518] .

515

См.: Ильин М. А. Искусство Московской Руси эпохи Феофана Грека и Андрея Рублева. М, 1976, с. 36, 42.

516

Воинские повести Древней Руси. М.-Л., 1049, с. 33.

517

Повести о Куликовской битве, с. 13. Исследователями отмечалась неестественность данной фразы в устах монаха Пересвета (см.: Адрианова-Перетц В. П. «Слово о полку Игореве»… с. 154–155). Очевидно, эта мысль казалась автору «Задонщины» настолько необходимой, что он ради нее готов был погрешить против общей логики поведения своих героев. Вопрос о том, была ли данная фраза заимствована из «Слова о полку Игореве» или же сочинена самим автором «Задонщины», не имеет в данном случае большого значения.

518

Воинские повести Древней Руси, с. 11.

Одним из главных вопросов, волновавших русских людей XIV–XV вв. и получивших отражение в памятниках Куликовского цикла, был давний спор о характере взаимоотношений с Ордой. Уже во времена Александра Невского находились люди, которые подобно князю Андрею суздальскому не желали служить татарам. Открытая вооруженная борьба с Ордой, которая в середине XIII в. выглядела рискованной авантюрой, грозящей новым погромом Руси, стала реальной политической программой в эпоху Дмитрия Донского. Есть основания полагать, что на протяжении последнего столетия ига при дворе великого князя Московского постоянно боролись две группировки, две внешнеполитические программы. На их существование указывает и послание хана Едигея великому князю Василию Дмитриевичу [519] , и «Послание на Угру» ростовского архиепископа Вассиана [520] .

519

ПСРЛ, т. XI, с, 210.

520

ПСРЛ, т. VI, с. 225–230.

Сторонники традиционных даннических отношений с Ордой не хотели рисковать «тишиной» и, быть может, надеялись с помощью ордынцев укрепить западные границы Руси [521] . Более решительно настроенная часть московских феодалов, опираясь на сочувствие изнемогавших под тяжестью ига «черных людей», требовала активной наступательной политики в отношении Орды. Проведение в жизнь той или иной линии определялось конкретной исторической обстановкой, расстановкой сил при великокняжеском дворе. Однако с 70-х годов XIV в. «степная» политика московских князей приобретает более или менее устойчивый наступательный характер, запечатленный и исторически обоснованный в литературных произведениях, посвященных Куликовской битве. «Веръжем печаль на восточную страну», — призывает автор «Задонщины» [522] . Потерпев поражение, татары сокрушаются, что больше им «в Русь ратью не ходити» и «выхода… у русских князей не прашивать» [523] .

521

Попытки русских князей использовать татарские войска против Литвы известны уже в XIII в. — ПСРЛ, т. XVIII, с. 74–75.

522

Повести о Куликовской битве, с. 30.

523

Там же, с. 15.