Куликовская битва в истории и культуре нашей Родины
Шрифт:
Особенно велика была опасность с запада, где явно складывалась мощная антирусская коалиция. В 1398 г. Витовт заключил соглашение с Орденом, по которому предусматривались совместные действия против Руси [566] . Одновременно стало известно о союзе литовского князя и свергнутого правителя Орды Тохтамыша. «Я тебя посажю на Орде… а ты мене посади на Московском великом княжении», — говорил Витовт Тохтамышу [567] .
Русская земля готовилась к борьбе. Необходимо было вновь, как и перед Куликовской битвой, воодушевить людей на ратный подвиг. Этой цели служило не только можайско-звенигородское строительство, но и роспись великокняжеского собора, посвященного предводителю небесного воинства Михаилу Архангелу, выполненная в 1399 г. Феофаном Греком [568] .
566
Там же, с. 222.
567
ПСРЛ, т. XX, ч. 1. Спб., 1910, с 423.
568
Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 445.
В этой связи заслуживает особого внимания деисусный чин нынешнего иконостаса Благовещенского собора Московского Кремля. Все большее число исследователей
569
См. статью Л. А. Щенниковой в настоящем сборнике.
Высказанное Л. В. Бетиным предположение о том, что деисусный чин, находящийся ныне в Благовещенском соборе, имеет не только религиозное, но и историко-политическое содержание, безусловно, верно по своей сути [570] . Однако оно требует некоторых уточнений в его конкретном истолковании. Оставляя в стороне вопрос об изображениях Даниила и Симеона столпников [571] , обратимся к образам Дмитрия Солунского и Георгия Победоносца, изображения которых, по мнению Лазарева, именно в это время вошли в состав деисусного чина [572] .
570
Бетин Л. В. Исторические основы древнерусского высокого иконостаса. — В кн.: Древнерусское искусство. Художественная культура Москвы и прилежащих к ней княжеств. XIV–XVI вв. с. 61–63.
571
Там же, с. 61.
572
Лазарев В. Н. Новый памятник станковой живописи… с. 220–221.
Популярность Георгия в конце XIV в. в княжеской среде иногда объясняют соименностью второму сыну Дмитрия Донского Юрию Звенигородскому [573] или, обосновывая появление Георгия в деисусном чине Благовещенского собора, указывают на его соименность старшему брату Калиты Юрию Даниловичу [574] . Все эти толкования вызывают целый ряд вопросов [575] . Однако все встает на свои места, если допустить, что Василий I Дмитриевич считал своим небесным покровителем не только, и даже не столько Василия Великого или всех «трех святителей» [576] , сколько именно Георгия, с днем памяти которого были связаны некоторые важные события в его жизни [577] .
573
Николаева Т. В. Произведения мелкой пластики XIII–XVII веков в собрании Загорского музея. Загорск, 1960, с. 49–50.
574
Бетин Л. В. Исторические основы…, с. 61.
575
Предположение Л. В. Бетина о том, что святыми патронами Калиты и Ивана Красного были соответственно Иоанн Предтеча и Иоанн Златоуст, основано на изучении княжеских печатей, которые в плане иконографическом представляют собой весьма ненадежный источник. В семье Калиты заметно особое отношение к Иоанну Лествичнику, именем которого был наречен родившийся в самый день памяти Лествичника — 30 марта — сын Иван (ПСРЛ, т. XVIII, с. 89). Лествичнику посвящен второй по времени постройки каменный храм в Московском Кремле. Именно Иоанн Лествичник, как справедливо полагал М. Н. Тихомиров, и был «небесным покровителем» Калиты и его сына Ивана (Тихомиров М. Н. Средневековая Москва в XIV–XV веках. М., 1957, с. 127). Таким образом, рушится вся символика деисусного чина, предложенная Л. В. Бетиным.
576
Бетин Л. В. Исторические основы… с. 63.
577
Экземплярский А. В. Великие и удельные князья северной Руси в татарский период, т. 1. Спб., 1889, с. 124.
Не исключено, что Василий, как и некоторые другие русские князья [578] , имел два христианских имени: Василий и Георгий. Второе имя не упоминалось летописцами во избежание смешения Василия I с его братом Юрием Звенигородским. Показательно, что своего первенца, родившегося почти за месяц до весеннего Юрьева дня, Василий I назвал Георгием [579] .
Почитание Василием I Георгия Победоносца как своего личного покровителя общепонятным в Древней Руси языком религиозных символов выражало мысль о преемственности его политики по отношению к политике отца. Образ Георгия прямо напоминал о героических временах Куликовской битвы [580] . Постепенно он становился символом воинской доблести москвичей [581] . Славные дела, совершенные «под покровительством» Дмитрия Солунского князем Дмитрием Ивановичем Донским, должны были смениться не менее славными ратными подвигами под стягом с изображением Георгия. Именно эта идея преемственности героических деяний сына и отца, верности славной памяти Куликовской битвы и нашла свое выражение в появлении образов Георгия и Дмитрия в деисусном чине Благовещенского собора и вслед за ним в других виднейших деисусных чинах времен Василия I [582] .
578
См.: Xарузми Н. К вопросу об употреблении некалендарных имен в допетровской Руси. — В кн.: Сборник Историко-филологического общества при Институте князя Безбородко в Нежине. Нежин, 1899, с. 170.
579
ПСРЛ, т. XVIII, с. 143.
580
См.: Сказания и повести о Куликовской битве, с. 21, 332.
581
Одной ив первых каменных церквей московского посада была церковь св. Георгия, построенная не позднее 1462 г. (См.: Тихомиров М. Н. Средневековая Москва, с. 84). Уже в XV в. резные изображения Георгия и Дмитрия Солунского появляются на Фроловских воротах Московского Кремля.
582
Примерами
История живописи в эпоху Василия I немыслима без имени Андрея Рублева. Литература, посвященная Рублеву, поистине необозрима. И все же связь творчества великого художника с живой, страдающей и ликующей Русью конца XIV — начала XV в. остается до конца не раскрытой. Трудно представить себе большую противоположность, что ужас татарских погромов и безмолвная беседа ангелов рублевской «Троицы». И все же живопись Рублева — порождение своего времени. Более того, она своего рода итог полутора столетий истории Руси. Живопись Рублева не умещается в темных и тесных кельях московских исихастов. Она значительнее, чем только «призыв к единению» испокон века враждующих удельных дядей и племянников. И хотя живопись эта кровно связана со своим временем, историзм ее заключается в том, что она есть прежде всего порождение целого периода истории Руси — периода борьбы против ордынского ига.
Рублев, как и всякий большой художник, нес на своих плечах бремя истории своего народа. И заслуга его в том, что он сумел понять и выразить самый трагический и одновременно самый героический период этой истории. «Троица» Рублева — это произведение духовно свободного человека. И в этом ее огромная историческая ценность.
Искусство Рублева было заложено уже в гордом ответе рязанских князей Батыю [583] . Оно, как семя, брошенное в землю, ждало своего часа. И когда час настал — оно дало всходы. Это преодоление страха смерти, этот спокойный, просветленный взгляд на жизнь не как на существование, но как на служение, запечатленный в «Троице», в «Звенигородском Спасе», в апостолах из «Страшного суда» не был личным, келейным достижением Рублева. Это был плод полуторастолетней работы народного духа. Это был взгляд лучших людей целого поколения, того поколения, которое повело открытую борьбу за освобождение Родины от ненавистного золотоордынского ига.
583
Воинские повести Древней Руси, с. 29.
Вглядываясь в едва различимые черты жизни художника, можно заметить один интересный штрих. Свою знаменитую роспись во Владимире Рублев начинает 25 мая 1408 г. [584] В этот день праздновалось Третье Обретение главы Иоанна Предтечи. История московского строительства первой половины XIV в. наглядно показывает, сколь тщательно выбирался день для закладки и освящения храма [585] . Такое же «осмысленное» отношение заметно и в выборе дня для начала живописных работ. Феофан Грек начал роспись церкви Рождества Богородицы 4 июня 1395 г. [586] В этот день праздновалась память первого константинопольского патриарха Митрофана, современника и друга Константина Великого [587] . На Руси особого почитания Митрофана в XIV в. не наблюдается [588] . Видимо, великий византиец сам определил день начала работ. И на Руси он не хотел расставаться с памятью об оставленной родине и о ее «святынях».
584
ПОРЛ, т. XVIII, с. 154.
585
См.: Борисов. Н. С. Русская культура и монголо-татарское иго, с. 12–13.
586
Феофан Грек начал работу «июня в 4 день, в четверг, как обедню починают» (Приселков М. Д. Троицкая летопись, с. 445). Дата принята в литературе (См., напр.: Плугин В. А. Мировоззрение Андрея Рублева. М., 1974, с. 21–22). Однако 4 июня в 1395 г. приходилось на пятницу, а не на четверг, как было в предыдущем, 1394 г. Указание точного времени начала работы — «как обедню починают», — по-видимому, говорит о необычайно серьезном отношении к этому событию, которому, вероятно, предшествовала какая-то церемония или обряд.
587
Сергий, архим. Полный месяцеслов Востока, т. 2, ч. 1. Спб., 1876, с. 147.
588
Памяти его нет во многих славянских прологах и минеях XIII–XIV вв., (См.: Сергий. Полный месяцеслов Востока, т. 2, ч. 1, с. 147). Образ Митрофана не отмечен и в памятниках искусства XIV в.
Приурочивая начало работ к 25 мая, Рублев, по-видимому, вкладывал в это особый символический смысл. Образ Иоанна Предтечи занимает особое место в мировоззрении художника [589] . К этому образу тянутся многие нити духовных исканий той эпохи.
Конец мая — начало июня — обычное время начала росписи храмов. Однако Рублев, конечно, мог ускорить или замедлить начало работ на несколько дней. По-видимому, его волновала и привлекала именно история долгих «странствий» знаменитой святыни — «главы Иоанна Предтечи» [590] , укрываемой от ярости «неверных» и иконоборцев, обретенной, но вновь потерянной из-за лености и небрежения ее хранителей. История святыни, которую бог отнял у людей за их неверие и грехи, но которая в конце концов была отыскана людьми, достойными этой чести, была во многом сродни плачу летописцев по отнятой богом за грехи людей чести и свободе Руси, вновь обрести которую можно было лишь вернувшись на путь братолюбия и бескорыстного служения добру. В сущности, это была та же идея возвращения к жизни, возрождения, которая в различных формах звучит во многих памятниках литературы и искусства эпохи Куликовской битвы.
589
Плугин В. А. Мировоззрение Андрея Рублева, с. 106. Образ Предтечи, один из самых ярких и глубоких в христианской мифологии, выражал идею отречения от мира, бесстрашного обличения его пороков. Культ Предтечи был присущ Москве с XIII в. В конце XIV в. он приобретает эсхатологический оттенок (См.: Лазарев В. Н. Этюды о Феофане Греке. — Византийский временник, т. IX. М., 1966, с. 207–208).
590
См.: Филарет, архиеп. Жития святых. Февраль. Спб., 1900, с. 415–417.
Выбор даты начала владимирских росписей отчасти позволяет понять, какие мысли овладели художником, когда он вступил под своды древнего Успенского собора во Владимире и оказался наедине с величавыми образами исчезнувшей в огне ордынских погромов Владимиро-Суздальской Руси. Работа Рублева и Даниила Черного во Владимире была первым случаем, когда художники Московской Руси встали лицом к лицу с произведениями своих великих предшественников [591] . Это обязывало их к осознанию исторического значения почти двух веков, прошедших со времен Всеволода Большое Гнездо и Юрия Владимирского. И начав свою работу 25 мая, художники тем самым как бы выразили итог своих раздумий — твердую веру в то, что обретенная, наконец, святыня — свобода родной земли от чужеземного ига — уже никогда не будет потеряна.
591
Работы по обновлению собора в Переславле-Залесском в 1403 г., по-видимому, не включали в себя росписи храма.