Кулон с ее именем
Шрифт:
– Расскажи, что произошло, пока меня не было. Как-никак, почти два года прошло.
Джесс с тяжелым вздохом опустилась на свою импровизированную постель. Ей не хотелось вспоминать прошлое. Это было слишком опасно. Соблазн утонуть в нем, остаться в тех днях, где все еще было хорошо, был чересчур велик.
Генри сел напротив и, скрестив ноги, приготовился слушать. Он сообщил, что у него сейчас есть свободное время, поэтому она может не спешить. Джесс слегка помедлила, желая оттянуть неизбежное, но в конце концов с тяжелым сердцем начала рассказывать. О смерти ее родителей Генри уже знал, и девушка
– Она уже смеется, как прежде, – сказала Джессика, и легкая улыбка осветила ее лицо, – только иногда в глазах мелькает такая печаль, что мне выть хочется, когда я это вижу.
Джесс рассказала и о том, что снова начала рисовать, постепенно заполняя отцовскую тетрадь. Раньше она рисовала лишь на отдельных листочках, а после смерти мамы с папой надолго забросила свое увлечение. Но теперь решила наполнить записную книжку папы красивыми иллюстрациями. Генри понимающе улыбнулся и ласково пожал руку девушки.
На миг Джесс показалось, что все вновь стало, как раньше. Словно лет, проведенных порознь с Генри, не было. Как будто мгновения боли, отчаяния и одиночества, когда хотелось уйти вслед за родителями, растворились. Словно ее не преследовало чувство безысходности. Джесс сжала челюсти.
«Хватит, – резко одернула она себя, – даже не смей думать об этом. Эти годы, хоть и были просто ужасными, сделали тебя той, кто ты есть. Вспомни, что сама говорила Эмбер. Прошлого не вернуть, не изменить. Оно уже случилось. Надо просто жить дальше».
Джессика с трудом вынырнула из мыслей и взглянула на Генри. Мужчина покусывал большой палец, задумавшись о чем-то. Джесс вдруг почувствовала себя смертельно уставшей. Прислонившись к борту корабля, она медленно выдохнула. Злость и желание сделать хоть что-то отступили, и душу Джессики заполнила безнадежность. Она мягкими, чернильно-черными щупальцами опутала девушку, впрыскивая свой яд и убивая способность сопротивляться. Джесс просто хотела домой.
– Милая, боюсь, ты не сможешь выбраться до того, как мы прибудем в следующий порт, – сказал Генри, отвечая на ее вопрос, и нежно погладил ладонь девушки, будто таким образом пытался смягчить свои слова, – команда у нас добрая, это хорошие парни. Но суеверные. Я не могу поручиться за то, что они не причинят тебе вреда. Хорошо, что ты спряталась в трюме, сюда не очень часто ходят. И еда здесь есть, но я тебе буду носить часть своего. Тебе лучше не есть слишком много, чтобы не заметили. Иначе могут возникнуть вопросы. Жаль только, что света нет. Но я принесу тебе свечи, чтобы ты не сидела постоянно в темноте. Можно будет выходить по ночам на палубу, команда у нас там не спит, как на некоторых кораблях. Я буду навещать тебя при любой возможности. Ты…
– А разве ты не можешь приказать им не трогать меня? – вскинув голову, озадаченно спросила Джессика, – ты же помощник капитана, они должны тебя слушаться. Если
– Нет, – после секундной паузы пробормотал Генри, – пойми, здесь, в море, все по-другому. Я почти равен им, мы как одна большая семья.
Джесс свела брови к переносице.
– Но в каждой семье есть глава, которого все слушают.
– Не я тот глава, Джессика. И просить капитана о помощи я не могу, – быстро сказал мужчина, не давая девушке задать обжигающий кончик языка вопрос, – лучше вообще никому, кроме меня, не знать, что ты на борту. Даже капитан не сможет усмирить команду в случае бунта. Моряки слишком чтут древнее морское правило – никаких женщин на борту.
– Можно подумать, я хочу здесь находиться, – фыркнула Джесс и отвела взгляд, – у меня такое чувство, что вы боитесь, что мы сможем стать лучше и вытесним вас с кораблей. Это правило… Просто старое суеверие. Старое, глупое суеверие.
– Согласен, – кивнул Генри, – но с этим никто не может ничего поделать. Моряки впитывают его вместе с брызгами соленой воды. Этот закон – часть их жизни.
– В таком случае какая же ужасная у них жизнь.
– Джесс, я просто пытаюсь доказать тебе, что не смогу повлиять на них, – устало сказал Генри.
– Как скоро мы будем в порту? – резко перевела тему Джесс, боясь, что скажет что-то лишнее, о чем впоследствии будет жалеть. Слишком часто она так делала и не желала, чтобы и сейчас такое произошло.
– Трудно сказать, – в глубине глаз Генри мелькнуло облегчение, – большее – через пару месяцев. Но, думаю, мы прибудем раньше.
– Пара месяцев, – хрипло прошептала девушка, только сейчас в полной мере осознавая, как долго ей придется скрываться в трюме. Сидеть в темноте совершенно одной, лишь изредка имея возможность общаться с кем-то. И этим кем-то будет Генри. Все это время она сможет говорить только с ним. В остальном же – темнота, тишина и затаившиеся по углам тяжелые мысли, уже направившие свое оружие на беззащитную девушку.
– Мы можем приплыть раньше. Джесс, дорогая, – беря ее за руку, сказал Генри, – мне надо идти, пока не хватились. Я приду к тебе сразу, как выкрою свободную минутку, ладно? И принесу свечи.
– Ладно, – Джессика будто со стороны услышала, как чужой голос покорно согласился, – ладно…
– Эй, солнышко, – Генри встал на колени и обхватил лицо девушки своими большими, огрубевшими от работы на корабле ладонями, – я буду рядом, слышишь? Тебе не о чем волноваться, главное, что мы вместе. И вместе выпутаемся из этого. Все будет хорошо.
Джесс попыталась скрыть боль за кивком. Она разучилась верить в эти простые три слова. Им с Эмбер с трудом удавалось поддерживать эту веру в Томе, но сами они уже давно утратили искорку надежды. Девушка устала постоянно ждать того, что все образуется.
Генри склонился, и его обветренные губы мягко, словно спрашивая разрешения, коснулись губ Джесс. Поначалу девушка хотела отстраниться. Слишком странно было чувствовать чужие губы, ласкающие ее рот. К ней давно никто не прикасался. Никто так прикасался.