Культура вязания

Тёрни Джоан

Поскольку большинство респонденток были любителями, они выбирали для работы в первую очередь вещи, полезные для семьи и дома или способные принести прибыль. Вышивка имела ограниченную сферу применения: украшала каминные экраны, подушки, пуфы и настенные панно [109] . С вязанием дело обстояло проще: вязаные джемпера находили применение до тех пор, пока члены семьи и друзья соглашались их носить. Кроме того, женщины вязали вещи на подарки или в благотворительных целях – например, детский трикотаж, который жертвовали в местную больницу [110] . Выбор полезных объектов обусловливался желанием респондентки быть нужной, и наоборот. Одна из женщин, участвовавших в опросе, жаловалась: «Когда моя младшая дочь начала сама зарабатывать на жизнь, я перестала вязать вещи [для нее]. Не потому, что мне это больше не нравится, – просто она перестала их носить» [111] .

109

Респондент MO G1003.

110

Респондент MO B36.

111

Респондент MO B1180.

Радость

творчества, о которой говорит респондентка, по-видимому, исчезает, если ее работу не ценят другие. Однако ситуация меняется, если вещь желанна для адресата. Еще одна участница программы замечала: «Это одно из тех занятий, в которые вы уходите, погружаетесь на некоторое время; вы не замечаете, что происходит вокруг, вы грезите, представляете себе солнце, море, песок, мир, удовлетворенность, любовь… и вдобавок вы получаете прекрасный свитер, который доставляет другому радость – и который стоит вполовину меньше той цены, которую вы отдали бы за него в магазине» [112] . Казалось бы, удовольствие должно ассоциироваться с самим процессом вязания, но на деле выходит иначе: респонденты чувствуют удовлетворение, только если их досуг полезен семье или находит применение в домашнем хозяйстве. Иными словами, их хобби требует оправдания. Польза так важна, поскольку она придает удовольствию еще один смысл: в обмен на труд женщина получает признательность, благодарность, любовь и подтверждение своего статуса в семье. Вязание становится способом формирования идентичности личности как части группы, семьи, сообщества и иной, более крупной общности.

112

Респондент MO D666.

Может показаться, что это неплохо. Между тем социологи, работающие в рамках феминистической теории, исследовали распределение домашнего труда между членами семьи и пришли к выводу, что неравноправие, царящее в обществе, воспроизводится и дома [113] . Женщины выполняют здесь большую часть работы, обслуживая других (занимаются уборкой дома, приготовлением еды, покупками, рукоделием и т. п.), тогда как мужчины отвечают лишь за мелкий ремонт и следят за исправностью семейного автомобиля. Иными словами, ведение домашнего хозяйства опирается на традиционные гендерные роли [114] . Аналогичным образом разделение пространства дома рассматривалось как показатель властных отношений: женщины в доме зачастую не имеют собственного рабочего места [115] .

113

Deem R. Leisure and the Household’ // S. Jackson and S. Moores (eds.). The Politics of Domestic Consumption. Harvester Wheatsheaf, 1995. Рp. 137-138.

114

Cockburn C. Black and Decker Versus Moulinex // S. Jackson and S. Moores (eds.). The Politics of Domestic Consumption. Harvester Wheatsheaf, 1995. Рp. 213-216.

115

Deem R. Ibid. Рp. 137-138.

Респондентки вполне это осознавали и жаловались на отсутствие персонального пространства – особенно те, кто увлекался шитьем, для которого требуется много места. Одна из женщин признавалась: «Мне хотелось бы иметь собственную комнату, где я могла бы спокойно шить (может быть, когда дети уедут из дома, я смогу использовать для этого одну из их спален). Мне бы хотелось иметь возможность разложить шитье и не убирать его каждый раз, когда нужно освободить стол для еды» [116] . Примечательно, что мужчине-респонденту не требовалось убирать за собой всякий раз после занятий своим хобби и возвращать используемую комнату в исходное состояние: «В моем распоряжении имеется подсобное помещение, и я могу использовать его в качестве винодельни/пивоварни. На полках всегда стоят емкости с закваской. Сейчас у меня в процессе приготовления две с половиной бутыли (сосуды для брожения емкостью в один галлон) домашнего вина… Моей жене, кажется, даже нравится, как выглядит ее комната, хотя, по мне, там беспорядок… Я оставляю там оборудование, и она больше походит на пивоварню, чем на прачечную, для которой она первоначально была предназначена» [117] .

116

Респондент MO G1241.

117

Респондент MO H1806.

Мужчина признает, что подсобное помещение принадлежит его жене, однако он постоянно хранит там все, что требуется для его хобби, и полагает, что его жене это даже нравится. Весьма примечательно, как оценивается это помещение с точки зрения семейных и гендерных ролей. Мужчина считает, что это комната его жены, поскольку она используется для стирки, и все же считает ее подходящей для своих занятий. Иначе говоря, домашняя работа, которую выполняет женщина, выглядит в его глазах менее значимой. Можно подумать, что в этих условиях женщины предпочитают вязание другим занятиям именно потому, что для него не требуется специального места; его легко взять и отложить в ту минуту, когда внимание вязальщицы будет отвлечено другими хозяйственными заботами.

Судя по ответам, для многих респондентов их хобби подразумевает элемент самопожертвования [118] . Получение удовольствия и обретение самоидентификации возможны лишь в рамках обратной связи, которую вязальщицы получают от других людей; при этом женщины делают вещи не для себя и стараются не занимать много места. Вероятно, в данном случае следует говорить о кризисе идентичности, который с возрастом переживают респондентки: их положение в семье меняется, и потому им требуется новое подтверждение собственной идентичности. Возможно, эти женщины обретают специфическую идентичность, посвящая себя традиционно материнским занятиям. Неважно, нравятся в действительности им эти занятия или нет, они обусловливаются и подтверждаются системой устоявшихся семейных ролей. Когда речь заходит о рукоделии, образ жизни складывается в результате сочетания разных сфер социальной ответственности, культурного фона и предустановленных ожиданий – то есть представлений о том, как именно должен быть устроен женский досуг [119] .

118

Респондентки

рассказывали, что прячут свою работу от мужей, вяжут потихоньку, когда остаются одни, и т. п.

119

Chaney D. Lifestyles. Routledge, 1996. Р. 33.

Опросы, проводившиеся МО, предоставляют интересный материал для изучения разных видов рукоделия, степени их встроенности в повседневные практики, а также для осмысления роли вязания в жизни людей. Ситуация менялась: дорожали расходные материалы и оборудование, изменялась прагматика вязания, постепенно превращавшегося из полезного труда в досуг. Во многих случаях это приводило к тому, что люди далеко не всегда могли позволить себе заниматься хобби или даже вовсе отказывались от него. Однако смысл занятий рукоделием во многом остается прежним: оно используется как средство конструирования или подтверждения идентичности.

Конструкции маскулинности: вязание делает мужчину?

Занятия ремеслами в домашних условиях уже давно ассоциируются с избытком свободного времени и досуга [120] . Мужская вязаная (или украшенная вышивкой) одежда в свое время служила маркером социального статуса. Предполагалось, что человек достаточно богат и его жена может тратить время не на работу, а на изготовление для своего мужа красивой одежды, требующей высокого уровня мастерства. Кроме того, наличие трикотажных вещей в мужском гардеробе означало, что его владелец располагает досугом и может позволить себе соответствующие занятия, то есть снова подтверждало его богатство и социальный статус.

120

Parker R. The Subversive Stitch. The Women’s Press, 1984.

С появлением оплачиваемых отпусков в Великобритании в 1930-е годы и с развитием разных видов массового досуга повседневная мужская одежда превратилась в необходимость. Спрос на вязаную одежду рос. Подарить другу или мужу вязаную вещь означало подтвердить наличие романтических отношений. К 1950-м годам вязание в руках девушки демонстрировало готовность к серьезным отношениям и потенциальные навыки будущей хорошей хозяйки. В американских журналах для подростков того времени утверждалось, что вязание – один из лучших способов избежать любовных драм или вылечить разбитое сердце: «Надеюсь, вы не собираетесь просто сидеть и думать о том, как хорош ваш избранник. Займите себя чем-нибудь! Сходите купите шерстяную пряжу, начните набирать петли на спицы, и вы поймете, что вязать что-то для него – это хороший способ развлечься. Вы не только скоротаете время, но и проведете его с пользой: у вас будут подарки, которые говорят сами за себя. „Связано с любовью“. Что может быть лучше?» [121] Весьма сомнительно, чтобы вязание действительно было надежным способом завоевать сердце возлюбленного. Нет никаких свидетельств успешности подобных предприятий; весьма вероятно, что многие юные дамы так и оставались одни с разбитым сердцем и никому не нужным свитером. Процитированная инструкция имела другую прагматическую цель: девушкам предлагалось завоевать мужчину мечты, демонстрируя ему специфические навыки будущей жены. Вместо пустых романтических мечтаний ей следовало обратиться к более полезным занятиям, одновременно усваивая домашние роли, традиционно предписываемые женщине обществом. На страницах изданий создавался весьма неоднозначный женский образ. От женщины требовалось превзойти соперниц и попытаться заарканить мужчину всеми доступными способами. Ей следовало быть хитроумной и коварной, выслеживая избранника, как пугливого оленя, чтобы в конце концов уловить его в сети связанного вручную джемпера. Образ ручного вязания как символ романтической любви недавно возродился в рамках движения новой семейственности, манифестом которого служит, например, книга Джудит Дюран под названием «Не вяжите мужчине свитер, пока у вас на пальце нет обручального кольца». Автор советует читательницам, какие вещи следует вязать на разных стадиях ухаживания, причем модели становятся все сложнее по мере того, как развиваются отношения [122] . Вязание и романтическая любовь кажутся неразлучными – и джемпер выступает признаком и проявлением любви. Впрочем, эта сентиментальная гипотеза не учитывает более прагматичную цель вязальщицы: целенаправленно заявить свои права на объект привязанности и вызвать к себе ответные чувства мужчины, подарив ему столь значимую вещь. Такая одежда не только говорит: «Сделано с любовью», но и заявляет: «Ты должен любить меня, потому что я сделала это для тебя». Таким образом, вязание оказывается не только семантически нагружено, оно потенциально вносит в отношения мужчины и женщины ряд проблем.

121

Macdonald A. L. No Idle Hands: The Social History of American Knitting. Ballantyne Books, 1988. Р. 330.

122

Durant J. Never Knit Your Man a Sweater Unless You’ve Got the Ring. Storey Publishing, 2006.

Манипулятивный потенциал вязания проявляется не только в форме подарков. Женщины, которые вяжут вещи для мужчин на протяжении совместной жизни, формируют не только их гардероб, но и саму репрезентативную концепцию, которой мужчинам приходится соответствовать. Они создают мужской образ и устанавливают взаимоотношения со спутником жизни, основанные на идее удовлетворения потребностей. Мужчины нуждаются в одежде – женщины ее производят [123] .

По мере роста популярности вязания рос спрос на издания с инструкциями по изготовлению трикотажных моделей. На иллюстрациях изображались мужчины в вязаной одежде. Разумеется, они демонстрировали, как должен выглядеть готовый наряд. И вместе с тем, в соответствии с принципами бытования визуальной культуры, эти издания представляли не только образы одежды, но и соответствующий образ мужчины. Мужчины-модели были выставлены напоказ; выбирая вещь для вязания, женщины пристально изучали их. Эти образы служили репрезентацией маскулинных качеств, которыми, как предполагалось, должны были обладать и будущие владельцы вязаных вещей. Они демонстрировали, что значит быть мужчиной. Именно этот мужской образ как таковой служил объектом женского потребления, становясь идеалом, который, казалось, можно было воплотить – в буквальном смысле, вывязать – в процессе создания свитера.

123

Corrigan P. Gender and the Gift: The Case of the Family Clothing Economy // Stevi Jackson and Shaun Moores (eds.). The Politics of Domestic Consumption: Critical Readings. Harvester Wheatsheaf, 1995. Рp. 116-134.