«Культурная революция» с близкого расстояния. (Записки очевидца)
Шрифт:
Диктор, насколько улавливалось на слух, затем перечислил имена подписавшихся. Дацзыбао — газета больших иероглифов. Собственно, это афиша, но не государственная, а индивидуальная. В ней некто или группа единомышленников прокламирует свои взгляды, мнения и предложения. На дацзыбао идут большие листы бумаги, их склеивают в длинные полосы или в широкие простыни, часто пестрые.
Я вспомнил, как раньше, в 1957 году, во время борьбы с «правыми» элементами все «чистые» революционеры свидетельствовали свою революционность в дацзыбао, которые занимали и стенды, и стены, и целые здания, их развешивали на веревках, как белье. Чтение таких дацзыбао — занятие трудное, и ему
Суета в коридорах меня настораживала и возбуждала любопытство. Я подошел к окну. Университетский городок сиял огнями, студенты не спали, несмотря на поздний час, а ведь китайцы очень рано ложатся, и девять вечера — для них час поздний. После полуночи я вновь подошел к окну, а потом лег спать в уверенности, что, кроме меня, никто не ложится. В эту ночь Ма впервые не явился ночевать, и я оставался один.
Утро 26 мая в Пекине было пасмурным. Серый день, ветер, освежающая влажность после болезненно сухой зимы. Обычно я выходил завтракать позже китайских студентов и шагал в столовую по пустым аллеям и парку, встречая только возвращающихся вьетнамцев. Сегодня же было людно, оживленные группы молодежи сновали по территории. Стены столовой, почты, кинозала покрылись свежими дацзыбао. Клеили все новые и новые, они уже громоздились в три ряда, и авторы становились на плечи друг другу, чтобы добраться до незанятого места на стене. Я остановился перед китайской студенческой столовой. Над входом длинной полосой висели дацзыбао, сверху шла крупная надпись: «Наш партком и администрация — черные с ног до головы», а за нею — обоснование. Первый абзац, который я прочел, обвинял партком в измене генеральной линии КПК, в проведении буржуазного, контрреволюционного курса, заодно с «преступниками из Бэйда», как сокращенно называют китайцы Пекинский университет. Вокруг молча стояли поглощенные чтением студенты.
Вдоль здания бегал молодой человек лет двадцати, в невероятно застиранной и заплатанной одежде, с короткими, не по росту рукавами. Широко разводя руками, он кричал, что «изменники» преследуют и унижают «трудящиеся массы», что его отчисляют за неуспеваемость «вопреки классовому принципу и генеральной линии КПК». Худое его лицо с тенями от бессонницы оставалось неподвижным, и только рот судорожно дергался, когда он восклицал:
— Разве это не буржуазная, контрреволюционная политика? Пусть они ответят перед массами!
— Это ревизионизм, — сказал стоявший у стены юноша.
— А разве я не говорил? — радостно подбежал к нему оратор. — Ведь это же потрясающее небо и землю преступление!..
Остальные молчали.
— Вы один подписали? — спросил самый решительный юноша.
— Да. Но нас много и будет еще больше, — сказал оратор и побежал вдоль стены к новой группе любопытствующих.
Все студенты в тот день еще были с сумками в руках, потому что собрались идти на занятия.
Возвращаясь после завтрака, я шел уже по многолюдным аллеям. Вокруг витийствующих и жестикулирующих ораторов возникали скопления, кое-где шли споры, и тогда толпа брала в кольцо спорящих. Такое скопище студентов меня удивило. Вьетнамцы тоже читали дацзыбао.
— Сегодня китайские студенты не вышли на занятия, — сообщил мне один из них. — Они говорят, что у них культурная революция.
— А у вас занятия будут?
— У нас пока будут, — сказал он. — А как у тебя?
— Не знаю, — отвечал я, и мне впервые пришла в голову невеселая мысль, что «культурная революция» затронет, наверное, и меня.
Так
Придя к себе, я застал. Ма. Вид у него был усталый, но возбужденный.
— Ты можешь мне объяснить, что происходит? — спросил я. — По пути в столовую мне бросилась в глаза надпись особо крупными иероглифами: «Долой черный партком!» Что это значит?
— Китай — страна социалистическая и революционная, — блестя глазами, сказал Ма. — У нас каждый может высказывать свое мнение, Китай — самое демократическое государство в мире. Некоторая часть наших студентов придерживается мнения, что партком и ректорат совершили политические ошибки. Поэтому они пишут дацзыбао, чтобы снять с должности тех, кто за это ответствен. Такое возможно только в Китае!
— Да чтобы снять плохого директора вуза вовсе не нужна революция!
— Но ведь это совсем не то, — возразил Ма. — Речь идет не просто об ошибках и недостатках в работе. Речь идет о недовольстве масс. Это политическая борьба, классовая борьба, доказательство обострения классовой борьбы в социалистическом обществе!
— Значит, дацзыбао пишут массы?
— Нет, так еще нельзя сказать. Сейчас их пишут студенты, пока беспартийная и некомсомольская молодежь. Члены партии почти не участвуют. Мы читаем их дацзыбао, но это еще не значит, что они правы. Правота и истина выясняется при обсуждении. Ведь они тоже имеют право на критику.
— В дацзыбао упоминается имя парторга Чэн Цзинь-у. Что это за человек? Я с ним не встречался.
— Да, он не успел тебя принять. Товарищ Чэн — очень занятой человек, много работает; если бы ты приехал не один, а с группой иностранных студентов, возможно, он бы тебя принял. Осенью он принимал вьетнамцев, но их было более ста человек. Поскольку вас с Лидой было только двое, мы решили ограничиться приемом у товарища Лю, заместителя декана факультета.
— Да я вовсе не в претензии к нему. Просто мне хотелось узнать хоть что-нибудь о нем.
— Товарищ Чэн пришел к нам в университет в шестьдесят втором году. До этого он был политработником НОА. С шестнадцати лет участвовал в антияпонской войне, потом в гражданской войне, трижды был ранен, прошел путь от простого бойца до политработника. Товарищ Чэн — старый революционер и член партии, вступивший в нее на поле боя; он верный боец председателя Мао и лично видел его в Яньани, — словоохотливо откликнулся на мою просьбу Ма. — У нас в университете он выполнял тогда важное задание партии по искоренению современного ревизионизма и преклонения перед иностранщиной. Ты же знаешь, что у нас здесь раньше были ваши советники. Так вот товарищ Чэн успешно провел эту трудную и ответственную политическую борьбу. Тех товарищей, кто поддался дурному влиянию, мы направили в деревню на перевоспитание физическим трудом, чтобы они пожили одной жизнью с народом. Это очень полезно для их сознания. Благодаря товарищу Чэну у нас теперь здоровый революционный коллектив.
— Значит, он верный боец председателя Мао? — не без иронии переспросил я.
— Да. Но и таких людей можно критиковать. Китай — демократическая страна. Кто прав, кто нет, решит после обсуждения собрание… Да, к твоему сведению — сегодня мы все читаем дацзыбао, поэтому занятия прекращены, а завтра будет обсуждение, — сказал он, выходя из комнаты.
Дни стали шумными. Гул голосов долетал ко мне в комнату. В аллеях толпились спорящие студенты, а стены зданий покрывались листами исписанной бумаги. Идя обедать, я уже должен был проходить сквозь плотную массу людей, среди беспокойно жужжащих голосов.