Культурные повороты. Новые ориентиры в науках о культуре

Бахманн-Медик Дорис

Соединение научной интерпретации с процессами самотолкования в рамках исследуемого общества обладает в аргументации Гирца решающим значением. Оно становится руководящим принципом интерпретативного поворота в целом. Правда, с разных сторон слышится возражение, что те, кто действует, – согласно замечанию Гади Альгаци – следуют вовсе не смыслам и интерпретациям, которые они сами едва ли осознают, но гораздо вероятнее – социальным кодам поведения и «социальным инструкциям»: культура выступает как система возможных действий. [172] С точки зрения методологии речь идет о попытке установить новый, не-менталистский фокус исследования, перемещающий концепцию понимания из субъективной, внутренней, ментальной сферы в общественно доступную, культурную область знаков. Смысловая структура культур и обществ, как можно заключить, доступна лишь через уровень форм представления. С этого момента в поле интерпретативного поворота зарождается перформативный поворот – да он уже и является его частью. Здесь также становится очевидно, насколько зависим интерпретативный поворот от лингвистического – поскольку за формами представления не существует оригинального (неинтерпретированного) события. Каждая форма представления лишь выявляет дополнительные «тексты».

172

См.: Gadi Algazi. Kulturkult und die Rekonstruktion von Handlungsrepertoires // L’Homme 11, 1 (2000), S. 105–119.

Чем больше подчеркивается значимость сферы культурных форм представления,

тем более ясные очертания получает интерпретативный поворот, в особенности благодаря «этнографии опыта». [173] Это исследовательское направление располагается как бы «между» интерпретативным и перформативным поворотами. Оно продолжает идею Гирца о самотолковании культур через изображение и описание, однако стремится получить конкретный доступ к реальному опыту в его различных оформлениях. Здесь также следует – с позиции «from the native’s point of view» (с точки зрения аборигенов. – Примеч. пер.) – так сказать, заглянуть через плечо самих туземцев в поиске их собственных понятий и концепций переработки опыта, вместо того чтобы поспешно нагромождать на их место собственные аналитические понятия.

173

Victor W. Turner, Edward M. Bruner (eds.): The Anthropology of Experience. Urbana, Chicago, 1986.

Этнология опыта – с точки зрения обязательной дистанции научно-теоретических понятий анализа по отношению к предметам их исследования – сама обнаруживает опасную близость тем формам представления опыта и экспрессивным формам выражения, за которыми наблюдает, – драмам, ритуалам и другим перформативным и нарративным жанрам: «Сосредотачиваясь на нарративе, драме, карнавале или любых других экспрессивных формах, мы предоставляем другим право определять объект исследования, не навязывая категории наших собственных теоретических систем, которые пребывают в постоянном движении». [174] Таким образом, метафора «культуры как текста» начинает перемещаться внутри собственного поля интерпретативных исследовательских подходов и поворачивает в сторону перформатива. Потому что, вопреки идеям Рикера и Гирца, в поле зрения здесь оказывается не только семиотическая расшифровка. Определяющим становится вопрос, как выражаются значения, направляющие наши мысли, чувства и желания, как их рисуют, танцуют и перерабатывают средствами драматургии – иными словами, как определенные смыслы и опыт поступают «в обращение»: при помощи крайне различных «способов циркуляции опыта». [175]

174

Edward M. Bruner. Introduction. Experience and Ist Expressions // Turner, Bruner (eds.): Anthropology of Experience, p. 3–30, здесь – p. 9.

175

Geertz. Epilogue: Making Experiences, Authoring Selves // Turner, Bruner (ed.): Anthropology of Experience, p. 373–380, здесь – p. 375.

Критические позиции

Преобладающая часть критики «интерпретативного поворота» концентрируется вовсе не на этой весьма проблематичной близости опыту. Она скорее направлена на определенное прочтение «культуры как текста». Здесь выделяются три ключевых момента:

1) критика текстуалистского приписывания смыслов;

2) критика понятия культуры;

3) критика понимания текста.

1) Критика текстуалистского приписывания смыслов

Критика приписывания значений, возникшая как следствие концепции «культуры как текста», отталкивается прежде всего от эссе Гирца о петушиных боях. Для начала осуждение вызывает, что здесь не говорят реальные люди и практически не появляются специфические персонажи, разве что типы – «балийцы». Петушиный бой якобы тоже изображается как идеальный тип, размытый тотальный портрет, в котором субъекты предстают лишь культурными репрезентантами. Диалогического осмысления самих балийцев – это также подвергается критике – здесь как раз не происходит, вместо него – лишь толкование за счет авторитета этнолога, который вместе с тем остается невидимым в роли автора-интерпретатора. С точки зрения методологии господство здесь приписывается филолого-герменевтической оптике: чтение вместо диалога. Говоря языком рефлексивного поворота, критику провоцирует специфическая форма этнографического авторитета, в который легко поверить, если смотреть на интерпретативный подход однобоко.

А именно критике подвергается типичная форма этнографического реализма, в котором автор уходит в тень, уступая место вездесущему и всеведущему рассказчику. Превосходство этнолога в знании, [176] как и цельность его созерцания, ведут к утрированной или даже ложной интерпретации, к перенесению или проекции значений, например к приписыванию особых коллективных «страстей». [177] Вообще говоря, эта опасность часто подстерегает интерпретативный поворот, который ставит столь категоричный знак равенства между толкованием смысла и приписыванием смысла. Кто именно говорит нам, какие чувства испытывают балийцы на самом деле? Ответ Гирца здесь изобилует пустыми утверждениями, как, например, следующее: «Поставленная, неоднократно сыгранная, но так и не оконченная постановка, петушиный бой, дает возможность балийцу увидеть – как нам это позволяет чтение и перечитывание „Макбета“ – мир его собственной субъективности». [178] Резким критиком выступает Винсент Крапанцано: «Откуда Гирцу это знать?» – вопрошает он. «Как может целый народ разделять одну единственную субъективность? Разве нет никакой разницы между текстами, комментариями, метакомментариями, спектаклями, видами спорта, струнными квартетами и натюрмортами? Выходит, профессор Гирц отказался от всех аналитических дифференциаций…» [179] Интерпретация Гирца, заявляет автор, живет за счет приписываний и проекций, которые не способствуют пониманию из перспективы туземцев, но сводятся разве что к сконструированному пониманию некой сконструированной перспективы сконструированных туземцев. Таким образом Крапанцано критикует злоупотребление этнографическим авторитетом. Что это значит, можно лучше понять, обратившись к рефлексивному повороту и в особенности к критике Джеймса Клиффорда в адрес этнографического авторитета. [180]

176

См.: Irmtraud Stellrecht. Interpretative Ethnologie. Eine Orientierung // Thomas Schweizer u. a. (Hg.): Handbuch der Ethnologie (Festschrift f"ur Ulla Johansen). Berlin, 1993, S. 29–78, здесь – S. 50.

177

Ср.: Geertz. Deep Play, S. 247. [Рус. изд.: Гирц. «Глубокая игра». С. 483. – Примеч. пер.]

178

Ibid., S. 256. [Рус. изд.: Там же. С. 510. – Примеч. пер.]

179

Vincent Crapanzano. Das Dilemma des Hermes. Die verschleierte Unterwanderung der ethnographischen Beschreibung // Bachmann-Medick (Hg.): Kultur als Text, S. 161–193, здесь – S. 185.

180

См.: James Clifford. "Uber ethnographische Autorit"at // Berg, Fuchs (Hg.): Kultur, soziale Praxis, Text, S. 109–157.

Другая линия критики касается утрирования культурного анализа как (якобы) простого чтения текстов. [181] Интерпретативный поворот здесь испытывает проблему в том, что континентально-европейская

рецепция включает его в герменевтическую традицию, в то время как англо-американская философия и социология реципируют его скорее в контексте прагматизма, тем самым постигая и саму интерпретацию как социальную практику, как практический поворот. [182] Но и в Германии существуют подходы, рассматривающие метафору «культуры как текста» приближенно к практике, не совершая собственного practice turn. [183] Метафору можно понимать – как делает это, например, Андреас Реквиц в контексте «практико-теоретического понимания текстов», [184] – ориентируясь не просто на какой-то резервуар значений, но на некий смысловой образец; ее даже можно развернуть как «модель руководства к действию». Как-никак метафора «культуры как текста» включает в себя и задачу такого прочтения воспринимаемой реальности, при котором интерпретация не будет оторвана от социальных событий и взаимодействий. Трактовать культуру как текст означает создавать некое «прочтение того, что происходит». [185] Понимание текста нагружается здесь герменевтикой действия. Интерпретативный поворот при этом упирается в собственные пределы, исследуя лишь смысл текстов, а не то – как, например, у Мишеля Фуко и в дискурс-анализе, – каким образом они функционируют.

181

Об этой критике см. в особенности: Fuchs, Berg. Ph"anomenologie der Differenz, S. 55ff.; Gadi Algazi. Kulturkult; Rolf Lindner. Konjunktur und Krise des Kulturkonzepts // Lutz Musner, Gotthart Wunberg (Hg.): Kulturwissenschaften. Forschung – Praxis – Positionen. Wien, 2002, S. 69–87; о различных позициях в критике Гирца см.: Bachmann-Medick. Textualit"at, особ. S. 308 ff. (гл. «Границы текстовой модели»).

182

См.: David R. Hiley, James F. Bohman, Richard Shusterman. Introduction. The Interpretive Turn // Idem. (eds.): The Interpretive Turn. Philosophy, Science, Culture. Ithaca, London, 1991, p. 1–14, здесь – p. 11.

183

См.: Theodore R. Schatzki, Karin Knorr-Cetina, Eikevon Savigny (eds.): The Practice Turn in Contemporary Theory. London, 2000; ср. также название недавней конференции: «Практический поворот в истории науки?» (Институт истории науки им. Макса Планка, Берлин).

184

Andreas Reckwitz. Die Transformation der Kulturtheorien. Zur Entwicklung eines Theorieprogramms. Weilerswist, 2000, S. 606.

185

Geertz. Dichte Beschreibung, S. 26. [Рус. изд.: Гирц. «Насыщенное описание». С. 26. – Примеч. пер.]

2) Критика понятия культуры

Еще одна линия критики сводится к тому, чтобы, в некоторой степени опережая дискуссии рефлексивного поворота вокруг writing culture («как пишется культура». – Примеч. пер.), объявлять Гирца представителем этнографического реализма, так как он – по аналогии с реализмом как художественным методом литературы – стремится к изображению цельности: к презентации чужой культурной системы через плечо туземцев, да еще и их же глазами. Это ведет к парадоксальной ситуации, когда этнограф становится очевидцем, который смотрит «глазами» туземцев. Тем самым теряется все диалогическое, которое в дальнейшем развитии теорий (не только вслед за Михаилом Бахтиным) станет считаться неотъемлемым компонентом науки, особенно когда речь заходит о том, чтобы условиться о культурных различиях.

Разве не требует наделенное динамикой понимание текстуальности также и более динамичного понимания культуры? В концепции культуры интерпретативной культурной антропологии еще сильно чувствуется след холистической концепции культуры, предполагающей наличие культурного и смыслового целого. Если эта критика еще справедлива по отношению к семиотическому пониманию культуры Гирца, то уже не совсем – к интерпретативному повороту в целом. Выводить из позиции Гирца сплошь холистический концепт культуры и фиксировать его в таком качестве – чересчур однобоко. Если же прочитывать и понимать тексты скорее практико-теоретически, [186] дополнительно привлекая к этому более поздние высказывания Гирца в книге «Раздробленный мир» (где он отрекается от консенсусной теории культуры), то нет нужды зацикливаться на подобных упреках в холизме. Что касается политики текстуальности, то Гирц уже успел преодолеть собственное изначальное понимание культурного целого ввиду глобальных вызовов и дроблений текстуальных целостностей: «Концепция культуры – определенной культуры, этой культуры – как консенсуса в вопросе основополагающих общих ценностей едва ли еще пригодна ввиду раздробленности нашего мира. Ландшафт коллективных идентичностей сегодня, напротив, скорее очерчивают разломы и разрывы». [187] Вместо текстов Гирц теперь говорит о следах, сетях, нитях, полях, силах.

186

См., напр.: Reckwitz. Transformation der Kulturtheorien. S. 606; см. также: Bachmann-Medick. Textualit"at, особ, S. 308 ff.

187

Clifford Geertz. Welt in St"ucken. Kultur und Politik am Ende des 20. Jahrhunderts. Wien, 1996, S. 73.

И все же осмысление интерпретативного поворота стимулировало массивный «культурный сдвиг» [188] в поле социальных наук. Не в последнюю очередь его спровоцировало и недовольство преувеличением культуры как системы смыслов, что, к примеру, подвигло этнолога Лайлу Абу-Лугод к созданию книги «Писать против культуры» [189] и к избеганию такого понятия культуры, которое не учитывает проблему отношений власти и культурных преобразований.

188

Geertz. Blurred Genres, p. 19.

189

Lila Abu-Lughod. Writing Against Culture // Richard G. Fox (ed.): Recapturing Anthropology. Working in the Present. Santa Fe, 1991, p. 137–162.

3) Критика понимания текста

Понятие текста, берущее начало в интерпретативном повороте, в конце концов претерпевает изменения. С одной стороны, Гирц еще переводил практики чужой культуры в «классическую» текстовую модель – в западную концепцию письменно зафиксированного текста (в то время как само балийское общество предпочитает изображать себя в театральных или устных формах). Вполне вероятно, что этнологу в качестве аукториального рассказчика удалось таким образом что-то спасти для архива «мировой литературы», что – как, например, обычаи балийского общества – грозит исчезнуть под воздействием западной культуры. [190] С другой стороны, представление о культуре как тексте довольно легко попадает в сети культурной семиотики. Потому что оно не учитывает условия производства текстов, равно как и нетекстуализируемые избытки культурного (чувственные восприятия, звуки, запахи, голоса), а также существенные материальные компоненты культуры.

190

См.: Andreas Poltermann. Antikolonialer Universalismus. Johann Gottfried Herders "Ubersetzung und Sammlung fremder Volkslieder // Doris Bachmann-Medick (Hg.): "Ubersetzung als Repr"asentation fremder Kulturen. Berlin, 1997, S. 217–259, здесь – S. 230 ff. (раздел «Перевод культур в классические тексты»).