КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Пазухин Алексей Михайлович

На счастье разбойниковъ, ближайшая, съ поля на поле, дорога отъ села была понята разливомъ, и мужикамъ пришлось длать „крюкъ“, бжать въ обходъ, что составляло версты три.

Слыша набатъ и увидавъ потомъ пламя быстро занявшихся снныхъ сараевъ, мужики бжали изо всхъ силъ, утопая въ грязи, попадая въ промоины и лужи, спотыкаясь и падая. Заслышавъ выстрлы, мужики догадались, что тутъ не просто пожаръ, а повтореніе „Чубаровской исторіи“, поэтому они бросились къ господскимъ огородамъ и, разобравъ тынъ, вооружились кольями. Вроятно, разбойники не успли уйти и версты, какъ цлая армія мужиковъ была во двор. Не скоро поняли, въ чемъ дло, не скоро освоились. Кому то изъ „врныхъ“ дворовыхъ пришла мысль немедленно освободить

связанныхъ Павла Борисовича и Черемисова. Павелъ Борисовичъ былъ раненъ, но Черемисовъ оказался живъ и невредимъ. Мигомъ сообразилъ онъ, что надо длать. Саблю на голо, и онъ былъ лихимъ гусаромъ, умющимъ не только командовать, но и воодушевить своею командой. Живо отперъ онъ псарей, въ одинъ мигъ были они верхами, вооружившись, чмъ попало; сли на коней и вс т, кому достало лошадей, а ихъ было много. Привычные псари построились по два въ рядъ и „справа по два“ рысью выхали на дорогу, предводительствуемые Черемисовымъ. Сзади тронулись различными аллюрами дворовые, а мужики, съ кольями и топорами, подъ предводительствомъ старосты, двинулись бглымъ шагомъ въ лсъ. Часть тхъ и другихъ была оставлена тушить пожаръ и оберегать домъ. Не забылъ Черемисовъ перевязать и запереть тхъ изъ дворовыхъ людей, которые оказали явную измну во время нападенія. Верховые были посланы въ городъ за докторомъ и къ исправнику. Въ набатъ Черемисовъ приказалъ звонить все время, чтобы сбить какъ можно больше народу.

— Нкоторые изъ васъ поступили, какъ подлые измнники и негодяи, — говорилъ онъ дворовымъ, собирая ихъ въ походъ, — а вс вы вели себя, какъ трусы, какъ бабы, и позволили перевязать себя шайк бродягъ, отдавъ ей въ руки вашего господина и его добро, которымъ и вы живы съ вашими дтьми, такъ покажите же себя хоть теперь, искупите вашу вину передъ Богомъ и вашимъ господиномъ, который поставленъ надъ вами Божіимъ соизволеніемъ, который вмсто отца для васъ. Впередъ, рябята, и переловимъ разбойниковъ всхъ до одного, защитимъ округу отъ ихъ насилія, заслужимъ и Богу, и Царю!

Народъ воодушевился. Гулъ набата подымалъ его чувства, пламя пожара, которымъ могло быть истреблено не только господское имущество, но и имущество дворни, подогрло эти чувства, и вс до одного готовы были идти куда угодно. Освщая дорогу фонарями и зажигаемыми сухими втвями смолистой сосны, то крупной рысью, то въ карьеръ подвигалась дружина Черомисова впередъ. Бгомъ шелъ пшій отрядъ лсомъ, тоже освщая дорогу фонарями. Очень скоро и конные, и пшіе начали догонять разбойниковъ. Иные обезсилли отъ взятой не въ мру добычи, другіе сбивались съ дороги и попадали въ зажоры [31] , въ промоины; третьихъ, какъ непривычныхъ къ верховой зд, сбрасывали горячіе кони. Къ числу такихъ принадлежалъ и дядя Игнатъ со своей драгоцнной ношей. Лихой аргамакъ, который попался на его долю, понесъ его вихремъ, но не дяд Игнату, неуклюжему громадному мужику, было сидть на этомъ аргамак, особенно обремененному Наташей. На первой же канав, черезъ которую конь перелетлъ вихремъ, дядя Игнатъ свалился, крпко ударившись тыломъ о твердые корни придорожныхъ сосенъ. Наташа упала на него и не получила ушиба. Вскочилъ было дядя Игнатъ сгоряча, но сейчасъ же и опустился: у него была переломлена нога.

31

Зажор — затор льда во время ледохода.

— Эхъ, двка, пропалъ я! — съ тоскою воскликнулъ онъ. — Утекай какъ хочешь, одна, ногу я переломилъ...

Наташа склонилась къ нему.

— Можетъ, я поведу тебя, дядя? — сказала она.

— Какъ разъ теб подъ силу это, — усмхнулся Игнатъ. — Нтъ, двушка, бги, куда глаза глядятъ, а мой, стало быть, часъ пришелъ.

Наташа заплакала.

— Эхъ, братъ, заныла, а еще атаманша! —

съ грустною и добродушною ироніей проговорилъ дядя Игнатъ. — Атаманъ Груня не плачетъ, сказываютъ.

— Да что же мн длать, дядя? Ненавистницу я упустила изъ рукъ, не потшилась надъ ней, нашихъ всхъ, гляди, переловятъ, тебя тоже схватятъ, куда-жь мн бжать то теперь? Пущай берутъ и меня.

— Да вдь нудно больно придется теб, болзная ты моя двонька! Коли-бъ тебя попороли только да въ дальную вотчину услали, а то вдь палачу попадешь въ лапы, вдь въ разбо ты была... На смерть вдь забьютъ на площади на торговой.

Наташа заплакала сильне.

— А ты бги скорй, авось укроешься еще, — сказалъ дядя Игнатъ. — Всхъ не переловятъ, такъ авось до становища нашего доберешься и Богъ помилуетъ. Въ скиты уйдешь, на Волгу, тамъ и проживешь. Бги, двица, не теряй время!

— Я тебя, дядя, не оставлю одного.

— Ишь, ты, шустрая! Что-жъ, изъ бды меня ты вызволишь, что ли? Меня не спасешь, а себя погубишь... Т-съ!

Дядя Игнатъ остановилъ Наташу рукой и прислушался. Въ тишин ночи ясно послышался топотъ многихъ лошадей.

— Погоня, близко погоня! — крикнулъ дядя Игнатъ. — Бги, Наташа, пока есть время, бги, Господь съ тобой!

Наташа инстинктивно вскочила на ноги и бросилась по дорог; чувство самосохраненія взяло верхъ надъ всми прочими чувствами.

Дядя Игнатъ перекрестился и досталъ изъ-за кушака топоръ. Почти вплотную наскакалъ на него Черемисовъ впереди своего отряда и круто осадилъ шарахнувшуюся въ сторону лошадь. Прочіе всадники тоже осадили лошадей и окружили дядю Игната.

— Бери его! — крикнулъ Черемисовъ. — Это коноводъ ихній!

— Не обожгись, баринъ! — проговорилъ дядя Игнатъ, приподнялся и ударилъ топоромъ по ногамъ лошади. Она взвилась на дыбы и упала, придавивъ всадника. Въ туже минуту одинъ изъ людей Черемисова почти въ упоръ выстрлилъ въ дядю Игната и положилъ его на мст. Нсколько человкъ, спшившись, бросились за Наташей и схватили ее. Она отдалась безъ сопротивленія.

— Батюшки, да вдь это двка! — вскрикнулъ кто то.

— Наташка это наша, милые! — проговорилъ другой.

— Такъ вотъ кто атаманша то была!

Дворовые окружили Наташу, связавъ ей руки.

Подошелъ Черемисовъ, слегка прихрамывая.

— На коней, ребята, и впередъ! — сказалъ онъ.

— А эту куда двать? — спросили у него.

Любвеобильное сердце гусара сжалось при вид красавицы Наташи, связанной кушаками. Онъ вздохнулъ и задумался на минуту. Увы, спасти эту двушку было нельзя, и ее, отданную въ руки правосудія, ожидала страшная участь. Черемисовъ зналъ это.

— Ее то куда двать, сударь? — повторилъ дворовый вопросъ.

— Отвести въ усадьбу, — отрывисто приказалъ Черемисовъ. — Возьми ее кто нибудь и веди, а мн лошадь отдай. Живо! У кого тутъ изъ васъ конь получше?

— У Митки вотъ барскій карабахъ.

Молодой парень охотникъ подвелъ Черемисову золотистаго Карабаха, и гусаръ вскочилъ на сдло.

— Впередъ, ребята! — крикнулъ онъ. — А ты веди двку и сдай тамъ барину, что-ли... Маршъ!

Отрядъ двинулся впередъ.

— Пойдемъ! — угрюмо проговорилъ молодой охотникъ.

Они медленно двинулись къ усадьб, надъ которой стояло яркое зарево пожара.

— Ишь, на какое дло пошла! — замтилъ парень, поглядывая на Наташу. — Что теперь будетъ то теб, подумать страхъ!

— Отпусти меня, — тихо выговорила Наташа.

— Въ ум ли ты? Что-жъ у меня спина то купленная, что ли? Тебя жаль, а своя рубашка ближе къ тлу. Пошла на такую дорогу, такъ ужъ неча разговаривать.

Они молча двигались по дорог и только изрдка парень вздыхалъ и покачивалъ головой. Онъ привелъ Наташу въ домъ и ее окружили лакеи, казачки, горничныя. Наташа опустила голову на грудь и упорно молчала. Ее одни кляли и бранили, другія жалли, но она не слыхала, кажется, ни тхъ, ни другихъ.