КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)
Шрифт:
— Переловить! Словно я Илья Муромецъ какой. Съ кмъ я переловлю то?
— Такъ бы и написалъ, — замтила супруга. — Попросилъ бы команду.
— Ой-ли? А знаешь ли ты, что за безпокойство начальства нашего брата, служащаго, бунтовщиками зовутъ?
Становые тоже прочитали предписаніе и тоже посмялись.
Слава о появившейся шайк пошла гулять, а Тучковскій лсъ пріобрлъ еще худшую репутацію. Отдленный съ одной стороны оврагомъ, а другой, — примыкающій къ болотамъ, онъ могъ служить надежнымъ убжищемъ для всякаго темнаго люда и пожалуй, дйствительно, надо было быть Ильей Муромцемъ, чтобы пойти въ этотъ лсъ отыскивать разбойниковъ, а если-бъ такой богатырь и нашелся, то онъ потребовалъ бы помощи нсколько понадежне той, которую ему могла оказать уздная инвалидная команда, состоящая изъ древнихъ стариковъ, вооруженныхъ нестрляющими ружьями и тупыми тесаками.
Въ описываемый вечеръ,
22
Нагольный — сшитый из шкур кожей наружу и не покрытый тканью (о шубе, тулупе и т. п.).
23
Сермяжный — сшитый, изготовленный из сермяги.
Сермяга — грубое, обычно домотканое, неокрашенное сукно. Получила распространение с XVI в. Из нее шили верхнюю крестьянскую одежду, которую также иногда называли С. Отсюда выражение — «сермяжная правда», т. е. грубая, неприкрашенная правда.
24
Армяк — крестьянская верхняя мужская одежда из грубого сукна в виде халата или прямого долгополого кафтана.
25
Кафтан — верхняя мужская и женская двубортная одежда с глубоким запахом.
26
Казакин — мужская верхняя одежда в виде застегивающегося на крючки короткого кафтана со стоячим воротником и сборками сзади.
— Кашица, братцы, готова, — весело объявилъ одинъ изъ кашеваровъ. — Эхъ, хорошая кашица! Крупъ мы положили съ Яшкой много, четырехъ тетерекъ ввалили, солью приправили, шь — не хочу!
— А чмъ сть то? — спросилъ одинъ. — На всю артель дв ложки.
— По двое и будемъ сть, — отозвался кашеваръ. — Ты благодари Бога, что хлбъ есть, соль, а ложка — пустое дло.
— Такъ то такъ, а все пріятне бы артелью жрать.
— Будемъ и артелью. Вотъ дядя Игнатъ придетъ изъ села, такъ и ложекъ принесетъ, и вина, и всего такого.
— А когда онъ придетъ?
— Надо полагать, что къ ночи будетъ. Я ему съ ребятами да съ атаманшей кашицы заварю, похлебать съ дороги то.
— И то съ „атаманшей“! — засмялся одинъ изъ лежащихъ на печи. — Какъ есть, атаманша.
— А что ты думаешь? Атаманша и то. Ходитъ это гоголемъ, шапку на ухо сдвинула, кистенемъ помахиваетъ...
— Ха, ха, ха! — засмялись кругомъ. — Жаль, что руки изъ рпы кроены [27] , да въ пояс пальцами обхватить можно, а то богатырь какъ есть!
27
Вся поговорка: „У бабы руки из репы кроены, да капустой подстёганы“.
— Богатырь и то. Какъ пошли это мы изъ покоевъ у Чубарова то барина, а она подошла къ барину, подставила ему къ носу пистолетъ, да и говоритъ: „Будешь опять народъ обижать, такъ снова придемъ и на воротахъ тебя повсимъ; помни, что это теб атаманъ-двица Наташа сказала“.
— Ха, ха, ха! — загремлъ кругомъ
— Хорошая двка, жаль только, что не дюжо матера, хлибка больно, — раздалось замчаніе, когда смхъ утихъ.
— Погоди, раздобретъ.
— Нагуляетъ тла для палача, будетъ по чему кнутомъ поработать! — мрачно замтилъ солдатъ.
Напоминаніе о палач произвело непріятное впечатлніе. Нкоторые вздохнули, другiе молча свсили головы на груди.
— Ступай самъ къ нему въ лапы! — крикнулъ солдату черноволосый кудрявый парень. — Ишь, онъ съ ума у тебя не идетъ, любъ больно. Али боишься очинно?
— Угощеніе не сладкое.
— А не сладкое, такъ и не шелъ бы за нимъ. Люби кататься, люби и саночки возить, вотъ что. До палача еще далеко авось, а пока мы погуляемъ на свобод, потшимъ душеньку свою. Эй, вы, кашевары, выбирай, что-ли, очередныхъ, да корми, а остальные пока хлбушка пожуютъ. Эхъ, братцы, „хлба край, такъ и подъ елью рай“, а у насъ еще и избушка своя, какъ есть помщики!
Вс засмялись и окружили котелъ съ дымящеюся горячею кашицей.
XXII.
Въ свтлой, ярко освщенной свчами въ канделябрахъ и подсвчникахъ, столовой Скосыревскаго деревенскаго дома собралось довольно порядочное общество за вечернимъ чаемъ. Большой серебряный самоваръ привтливо пыхтлъ и шумлъ, пуская струи пара; ярко и весело сверкалъ хрусталь на стол, покрытомъ ослпительно блою скатертью, дымились ароматнымъ паромъ чашки; затопленный каминъ пылалъ яркимъ пламенемъ, распространяя тепло по громадной комнат, не лишнее въ пасмурный и холодный вечеръ ненастнаго апрля. На двор завывалъ втеръ, дождь, пополамъ со снгомъ, хлесталъ въ окна, голыя еще деревья въ саду уныло шумли и словно грозили кому то пучками своихъ гибкихъ втвей, похожихъ на розги. Но непогоды не замчалъ никто въ свтлой теплой комнат, наполненной ароматомъ дорогихъ куреній и духовъ. Вс кушали чай съ превосходными сливками, съ печеньями, съ вареньемъ или съ ароматнымъ ромомъ, смотря по привычк и наклонностямъ, и весело разговаривали.
Чай разливала недавно взятая для Катерины Андреевны компаньонка, бойкая, рчистая француженка, не первой молодости и некрасивая, — Катерина Андреевна не хотла брать хорошенькую, зная эротическія наклонности Павла Борисовича. Рядомъ съ француженкою сидлъ сосдъ-помщикъ Батулинъ, крашеный господинъ лтъ пятидесяти пяти, вольтеріанецъ [28] , большой поклонникъ женщинъ, а особенно француженокъ, и деспотъ до жестокости съ домашними и крпостными. Онъ любезничалъ съ mademoiselle Элизой и ухаживалъ за нею, не забывая ухаживать и за Катериной Андреевной.
28
(устар.) Произносится [вольтэрьянец]. Последователь или поклонник французского философа Вольтера; вольнодумец, атеист.
Катерина Андреевна, въ узкомъ черномъ бархатномъ плать съ высокимъ лифомъ и глубокимъ вырзомъ, позволяющимъ видть большую часть груди и спины, съ высокою прической, перевитою нитками жемчуга, сидла на низенькомъ кресл, уютно углубясь въ мягкую спинку его, и кушала конфекты, запивая чаемъ. Черемисовъ въ свтло-коричневомъ фрак, въ высокомъ жабо и въ сапогахъ съ кисточками, сидлъ рядомъ съ нею и разсянно слушалъ ея веселыя игривыя рчи, пощипывая усы и закусывая ихъ по старинной привычк. По другую сторону стола сидли еще два сосда, молчаливые и застнчивые помщики, чувствующiе себя чужими въ этомъ обществ, а рядомъ съ ними Скосыревъ, свже выбритый, надушенный, одтый щеголемъ. Онъ влюбленными глазами смотрлъ на Катерину Андреевну и посылалъ ей воздушный поцлуй, когда она взглядывала на него и когда гости не замчали этого. Любовь Павла Борисовича дошла до кульминаціонной точки, и онъ никогда еще не былъ такъ влюбленъ въ Катерину Андреевну, какъ теперь, а она никогда еще такъ не кокетничала и такъ далеко не держала себя съ нимъ.
— Милый, я твоя невста, только невста,— говорила она, когда онъ хотлъ ласкать ее. — Я боюсь наскучить теб до нашей свадьбы и потому не хочу, чтобы ты ласкалъ меня теперь. Скоро я буду твоею женой и тогда я твоя, но теперь не ласкай, не цлуй меня, — это меня обижаетъ: я не хочу быть и слыть твоею любовницей.
А между тмъ она кокетничала съ нимъ, какъ никогда, одвалась въ его любимыя платья, чесала волосы именно такъ, какъ онъ любилъ, пла за клавикордами его любимые романсы и псни.
— Сядь со мною, Поль, — обратилась она теперь къ нему, нжно взглядывая на него и томно потягиваясь пышнымъ станомъ своимъ. — Черемисовъ скученъ невообразимо, да и боюсь я чего-то, жутко какъ то.